3

Отношение к этой книге неоднозначное. Теоретически, не люблю сплетен, на практике интересно сунуть нос в чужие дела, узнать, почему таки поссорились Маршак с Житковым, действительно ли Барто пакостила Чуковскому и была ли Габбе любовницей Маршака и за что литературная тусовка не любила его сына.
К тому же мне жутко интересен этот период времени.
Но если бы я была Чуковской или Пантелеевым, я бы в гробу перевернулась. Мне кажется, значительную часть этих писем публиковать не следовало. Я не считаю, что писателю необходим пьедестал, но вряд ли следует посвящать окружающих в некрасивые дрязги других людей. В своем блоге они бы вряд ли опубликовали все это.
Мое отношение к Пантелееву после прочтения книги не изменилось, скорее даже улучшилось - порядочный и добрый человек, но Чуковская стала неприятна. Я с большим интересом прочитала ее книги, хотя и чувствовала, что она очень обижена своей трудной судьбой (гибель близких и тяжелая болезнь характер не улучшают), что она прямая, как шпала, недобрая, не очень умная, фанатичная и судит безапелляционно. Все эти неприятные черты автора, которые мне чувствовались между строк, искупались ее талантом, ее трудолюбием, уважением к ее колоссальному труду - запискам об Ахматовой, за которые ей памятник надо поставить. У нее есть интереснейшие книги, особенно мне нравится "в лаборатории редактора". Ее дневники, которые, вероятно, она сама готовила к публикации и выбросила то, что не хотела выставлять на обозрения - бесценный исторический документ. Ее воспоминания о расстрелянном муже, физике Бронштейне, - потрясают. И они, как мне кажется, могли бы лучше восприниматься школьниками, их бы включить в программу вместо "Ивана Денисовича", про страдания которого в лагере дети читают, как про приключения полярников или Робинзона Крузо.
Но в письмах выставлены напоказ худшие черты автора и они заслоняют собой лучшие.
Я уже из книги о Бронштейне поняла, что Чуковская - ортодоксальный гуманитарий, который не понимает технарей. Из писем стало ясно, что она не просто не понимает, а считает вторым сортом.
Все, что не касается литературы - для нее идет фоном. Такая одержимость работой неизбежно влечет за собой узость мышления. Весь научный и технический прогресс для нее за гранью понимания, а ведь она жила в такую эпоху - там и космос, и физика и медицина. Но о тех, кто не интересуется литературой, она отзывается с пренебрежением, ревниво и неприятно пишет про всех, кого не любит, с высокомерием отзывается о так называемом "простом народе", при том, что с этим простым народом она, вероятно, никогда не общалась.
В общем, прочитала с трудом, с перерывами на фантастику и фэнтези, как скучный учебник истории.
Хочу теперь для успокоения нервной системы почитать воспоминания какого-нибудь ученого, инженера или военачальника. Все-таки технари мне ближе, я их понимаю, для меня они человечнее.