Андрей Платонов никогда не был антиутопистом в прямом смысле этого слова. Но вспомнить этот сорт литераторов просто необходимо,чтобы выявить основную и, так сказать,техническую особенность платоновского творчества. Автор антиутопии волей-неволей вынужден придавать собственной фантазии наиболее правдоподобный вид, иначе он не сумеет обосновать связь своего детища с реальным положениeм вещей. "О дивный новый мир" остался бы хорошим произведением, но не столь волнительным, если бы заранее не было понятно, что он мыслится, как апогей для общества потребления.
Андрей Платонов поступает иначе: чтобы создать достоверный, связанный с современной ему действительностью, рассказ он совершенно порывает с правдоподобием. Нет такого общества, которое сделало бы из самого обычного биологического медведя - подмастерья кузнеца, державшего обиду на кулаков и страдающего, вместе с другими персонажами странной безысходной тоской. Самая большая печаль нашего мира не заставит целую деревню заранее заготовить себе именные гробы и цепляться за них, как за единственную необобществленную ценность. Рассказать обо всем невозможно, но каждый штрих в этой книге потрясает. Платонов создает свой ни на что не похожий мир, но какая-то обнаженность абсурда, мертвенность, потенциальное понимание кому и зачем это рассказанно - пугает еще больше, чем прямая угроза.
Во всей повести непрестанно сквозит нечто кафкианское, тот же бред, воспринимаемый всеми, как данность. Вспомнить хотя бы человека, который лежал в гробу и притворялся покойником, а когда ему заметили, что мертвые не шумят, он затих, радуясь, что угодил власти.
Про поэтику Котлована можно говорить долго. Это совершенно иной подход, более наглядный, более интимный. Для размытых понятий, вроде "грусть", "беда", (а бедой назовут и сломанный ноготь и светопреставление) Платонов нашел совершенно другие слова, позволяющие копнуть глубже, а вместо ширм, красивых фраз, герои порой употребляют целые идеологические обороты.Стиль стал тяжеловесным, сложным и одновременно каким-то детским, наивным - стоит потрудиться и прочесть.
Все персонажи - а положительных среди них нет (как вам девочка-сирота, цитирующая Ленина и призывающая уничтожить кулака как класс?) - мертвые души хх века. Но, как говорит в повести Никита Чиклин, ложась спать между двумя покойными товарищами: мертвые тоже люди. Люди, но изуродованные до самой высшей степени. И с этим связанна еще одна характерная черта повести: в самых жестоких сценах автор предельно краток. Если умирающую лошадь автор описывает так, что сердце сжимается, то убийства и побои он специально оставляет без комментариев, ибо нечего описывать - происходит самая обычная житейская вещь. В этом мире это не заслуживает внимания.
Все персонажи - люди трагедии, им больше ничего не осталось, как мучиться тоской, и возлагать надежды на общепролетарский дом, ради которого стоит продать жизнь. Они как те вещи в мешке у Вощева - забытые, выброшенные за борт, утратившие смысл собственного бытия и живущие ради будущего социалистического oтмщения.
В общем, повесть отличная. Даже я, давно пресытившийся всей этой болтовней под названием литература, был в полном восторге, и пребываю в нем до сих пор.