4

Джованьоли довел меня до сарказма. Множественного. Давно на меня не выливали столько патетики за один раз. О, это страшное слово «романтизм». Часто жалуясь на его отсутствие в жизни, я совершенно не переношу его в литературе. Стремление Джованьоли к идеализации придало роману о суровых мужиках большую долю комизма. Спартак – главный герой, а посему ему досталось больше остальных. Его Джованьоли обмакнул в мед, а потом обвалял в сахаре, чтобы уж наверняка поразить читателя. Получилось. Поразил. Спартак по его версии благороден, горяч сердцем, скромен, трезвенник, оратор, идеальный лидер в сверкающих доспехах, затмевающий солнце. Ведь на солнце есть пятна, а на Спартаке нет. А еще он романтичен и обладает тонкой душевной организацией, из-за которой часто ревет. Рыдает в прямом смысле слова. Постоянно. Это вам не какая-нибудь там скупая мужская слеза, Джованьоли сделал его плаксивым сверх меры, что подбешивало. Ну никак не вяжется это с брутальным образом героя. Справедливости ради надо отметить, что рыдают у него все. Я не знаю, конечно, может, в те времена было в порядке вещей сначала порубить всех в фарш, а потом пустить слезу на груди друга. Римляне, правда, не ревут. Очерствели сердцем, сволочи. А вот гладиаторы – натуры тонкие, ранимые. Они пылки и чувственны, как юные поэты. А уж какие черти языкастые! Как начнут в любви признаваться, так шекспировскому Ромео надо стыдливо прятаться в ближайших кустиках.

О, великие римляне! Уже до нашей эры у вас было то, что у остальных появится только спустя века. Центральное отопление (ну почти), например! Римское право до сих пор изучают на юрфаке. В своем величии вы вознеслись до таких высот самомнения, что не заметили, что у вас под носом несколько тысяч профессиональных убийц доведены до крайнего взрывоопасного состояния. Это когда человеку абсолютно нечего терять. Даже жизнь. Она не стоит ничего. Так почему бы не отдать её во имя свободы? Рано или поздно её все равно заберет жадная до крови и зрелищ толпа.

Джованьоли скорее историк, чем романист. Но и к этому у меня есть претензии. То он, пока молодые гладиаторы бьются на деревянных мечах на разогреве у толпы, перечисляет по именам половину присутствующих на стадионе, то в мельчайших деталях живопишет о внешности совершенно проходного персонажа, но почти ни слова о снабжении стотысячной армии. Ладно, оружие они добывали у разбитых римских легионов, но ведь эту толпу надо как-то кормить? Как? Ладно, жители ближайших городов в страхе раскошелились, но ведь такая толпища, как саранча, пожрет все за пару недель. Что дальше? Зачем мне надо знать, какая была тога (я поняла, что они все ходили в белых из тончайшей шерсти) у очередной фифы. Ты мне по делу давай.

За неуклюжим, а порой откровенно смешным пафосом диалогов и пламенных речей можно все-таки разглядеть любопытные исторические детали. Но в описаниях он довольно однообразен. Все женщины у него невероятно прекрасны и похожи одна на другую, как матрешки. С битвами тоже самое, через какое-то время они сливаются в одну и уже ничем не различаются. Легион шел за легионом, победа за победой, войско восставших росло и моя скука вместе с ним. Это было доблестно, отважно, но монотонно. Однако, с появлением одной красивой стервы в стане гладиаторов всё изменилось. Обиженная отвергнутая женщина страшнее всей римской армии. И уж точно коварнее.