5

Он был прекрасен в своём юношеском максимализме.

Ну и что, скажите на милость, я должна написать? Я не знаю. Я сижу перед кучей разрозненных обрывков листов, на которых записаны некие пометки, которые, как мне казалось, должны помочь в написании впечатления от книги. И что я вижу? От хулиганских до пафосных и вообще малопонятных.
То гневные и обличительные слова в адрес героев, то сочувственно-сострадательные, начертанные горячечным и малопонятным почерком. А собирать эти обрывки мыслей воедино, нанизывая бусинами на нитку основы, бессмысленно. Уж слишком эти бусы получаются пёстрыми и безвкусными, это вам не Мартин Иден.
А я не буду и пытаться стройно и логично описать своё впечатление. Я забабахаю сюда все эти записочки, пометочки и странные мыслишки – беспорядочно и беспощадно. Чтобы было понятно, почему я не в состоянии написать нормальный отзыв с анализом и выводами.

Иногда у меня возникает ощущение, что я испорченней матроса, Мартина Идена; очень уж он нежный.

Без конца захлопываю книгу и возмущаюсь.

Любил её образ и саму свою любовь к ней, которая дарила ему силы.

Какое счастье, что этот роман не только о любви, он намного глубже и многогранней.

А Руфь-то сама к нему приставала. :)

Гениально! Просто жара!
Руфь Мартину:
«… Ты должен быть со мной очень, очень добрым. В конце концов, не забудь, я ещё девочка. Я никогда ещё не любила».
Я теперь буду так говорить в любых непонятных ситуациях. :)

Этот роман просто ода страсти и знаниям.

Руфь – п**зда с ушами в облаке волос.

Его отношение к своему прежнему кругу вызывается не столько снобизмом, сколько горечью, досадой и обидой за людей и на людей. Хотя меня тоже возмущали некоторые моменты, но потом Мартин Иден получил своё сполна, когда, работая в прачечной, не смог читать от усталости. До сих пор он учился, сидя дома за книгами, совершенно не думая, как тяжело это было бы делать вымотанным до предела людям.

В топку древнеанглийский. Олни зрит в корень!

Сперва меня возмущал Мартин (сравнением рук фабричных девушек и Руфи, отношением к девушкам вообще), потом меня возмущала Руфь. Сидит под крылышком семьи, стишочки учит, музицирует, трепещет и бледнеет от бранных слов. А я должна страницами читать, какая она священная корова и столп мудрости. Потом меня снова возмущал Мартин, своим отношением к людям не так одарённым интеллектом, как он. Потом, стерва, Руфь. Короче, поочерёдно меня возмущали все, поэтому я довольна.

А ведь он не побоялся жить так, как он хочет и делать то, что доставляет ему удовольствие, даже несмотря на протест остальных. Это смело, это вызывает зависть.

«… Через год я буду зарабатывать больше, чем десяток почтовых служащих. Подожди и сама увидишь» - кормил обещаниями Руфь Мартин. И в своей горячности, охватившем вдохновении тоже не понимал, чего хочет она, как и она не понимала его.

При представлении Бриссендена у меня перед глазами неизменно возникает Василий Ливанов.

Воспитательная порка журналиста – это, конечно, сильно.

Никому не нужен Мартин Иден, как человек. Всем нужно только его имя и ореол славы, которым он с недавних пор овеян. Хотя, ладно, Лиззи нужен, чо уж.

Мы все живем, чтобы завтра сдохнуть. (с)

Всё это (+ цитаты), как мне казалось, должно было трансформироваться во что-то единое, но увы. Ну а вообще, мне понравилось, несмотря на полярно разные рецензии, в которых с линейкой измеряют снобизм буржуа и снобизм Идена, выясняя, чей нос задран выше. Своей противоречивостью персонажи становятся для меня более живыми, а не идеальными книжными героями. Даже сумасшедшую работоспособность, тягу к труду и знаниям Мартина, я причисляю к «оживляющим» качествам, которые встречаются крайне редко, но всё таки есть (например, невероятно работоспособные и получающие от этого наслаждение братья Гримм).
Хотя мне не верилось, что такой перелом произошёл в человеке моментально. Мне думается, что, если природа наградила талантом, то он должен был проявляться раньше, даже несмотря на его окружение. Но, с другой стороны, книжки-то он почитывал и до знакомства с семейством Руфи.
Отдельно хочется выделить те вдохновение и прилив энтузиазма, которые дарует роман, когда читаешь о культурном становлении Мартина. Он словно подпитывает своими силами, щедро делится верой в себя и, как бы на дружеских правах, отвешивает пендели.

А прав всё таки был Бриссенден

Всё испытать на краткий миг, пока и я – пылинка в звёздном вихре бытия.