4

Интересная книга, даже не столько в смысле психологии, сколько биографически. Юнг был, что называется, странным человеком - в смысле необычным. Очень чувствительным к потустороннему. Сны, привидения, "барабашки"... Так вот читаешь и думаешь, что в древности, наверное, люди вообще были восприимчивее к таким вещам, чем сейчас. Чего стоят одни его видения перед началом войны! Ирония судьбы: жил бы Юнг в средние века - прославился бы как прозорливец, жил бы он в начале н.э. - мог бы стать автором Апокалипсиса, в ветхозаветные времена он имел бы все шансы быть пророком... но он жил в наше время, и иные служители культа запрещают его читать, а иные православные считают чуть ли не бесноватым )(

Впрочем, лично мне это внимание к снам в общем чуждо. Даже не потому, что я снов не люблю и они мне редко снятся, а потому, что толкования их Юнгом кажутся мне столь же произвольными, как и многие толкование отцов церкви на Библию. Хотя Юнгу, наверное, виднее, но со стороны никакой отчетливой связи между его снами и его их толкованиями я не увидела - с таким же успехом их можно было бы истолковать как угодно еще, субъективизм сплошной.

Очень меня позабавила история его отношений с Фрейдом и сам Фрейд с его концепцией сексуальности как "догмата" )) Хорошо, что я Фрейда никогда не читала.

Вообще же Юнг в плане психологии это переходная ступень к Грофу. Он больше ставит вопросы об устройстве психики и мира, чем дает на них ответы. В этом смысле Гроф мне больше понравился, у него концепция куда стройнее.

Интересны очень описания путешествий Юнга в некоторые страны, в частности в Африку и Америку, его встречи с тамошними аборигенами. И вообще книга познавательная, наводит на разнообразные размышления.

Моя медицинская практика, как и личная жизнь, не раздавали мне возможность столк-нуться с загадками любви, которые я никогда не мог разрешить. Подобно Иову, «руку мою полагаю на уста мои» (Иов. 39, 34). Здесь скрыто самое великое и самое малое, самое далекое и самое близкое, самое высокое и самое низменное. И одно не живет без другого. Нам не под силу выразить этот парадокс. Что бы мы ни сказали, мы никогда не скажем всего. А рассуждать о частностях — значит сказать либо слишком много, либо слишком мало, поскольку смысл обретает лишь единое целое. Любовь «все покрывает, всему верит... все переносит» (1 Кор. 13, 7). Здесь все сказано. Воистину, все мы или жертвы, или средство великой всеобъемлющей космической «любви». Я беру это слово в кавычки, потому что речь идет не о страстях, предпочтении, желании или благосклонности и тому подобных вещах, а о том, что выше индивидуального, — о некой целостности, единой и неделимой. Сам будучи только частью, человек не способен постичь целое и не располагает собой. Он может смириться, он может бунтовать, но всякий раз оказывается в плену этой силы. Он от нее и зависит, и на нее же опирается. Любовь — это его свет и его тьма, конца которой нет и не будет. «Любовь никогда не перестает» (1 Кор. 13, 8) — говорит ли человек «языками ангельскими» или языком науки, изучая жизнь от простейшей клетки до основ мироздания. Все его попытки дать название любви, если даже перебрать все известные ее имена, окажутся тщетными — бесконечным самообманом. И, если у него есть хоть капля мудрости, ему придется смириться, обозначив неизвестное через более неизвестное — то есть назвав любовь именем бога. Тем самым он осознает свое смирение и свое несовершенство, свою зависимость, но одновременно и свою свободу выбирать между истиной и ложью.