4

Свой

Хотел сначала сказать, что Прилепин пишет так, как больше никто не умеет. Мол, его сравнения неожиданны, как понос, и ярки, как открытие Олимпиады в Сочи. И в доказательство привел бы несколько фрагментов. Ну, например:

— <...> своими ноздрями, которыми она часто принюхивалась к Новикову, как будто он на ночь спрятал под мышки по селедке и забыл там.
— Вкус и запах такой, как будто где-то рядом лежат грибы, только не соленые и не свежие, а жареные. (кто читал - поймет)
— <...> поправила четвертая, зевая так огромно, что в рот ей вполне вошло бы донышко бутылки из-под шампанского.

Но считайте, что ничего не было: ни шампанского, ни бутылки, ни донышка, — потому что это не главное.

Самое смешное — это услышать, будто бы Прилепин пишет чернуху, якобы он такой «чернушный реалист». Эх, ребята, а ведь мы в большинстве своем так и живем. Тут вам все-таки не Хогвартс, а проспект какого-нибудь Андропова, на который впопыхах нанизаны безобразные девятиэтажки. А зачем тогда читать про ту жесть, которая ходит за тобой постоянно, как тень? От страха этой тени тебе и просыпаться-то не хочется по утрам. Затем.

Затем, что у нас есть свой писатель. Захар. Вы много еще знаете таких, которых бы звали только по имени? Звать Пелевина просто Виктором дико («Виктор в марте книгу выпускает» - ну-ну), Шишкина Михаилом — смешно. Называть старика Лимонова просто Эдуардом может разве что Захар.

Затем, что он всё про нас, русских людей, знает — как мы пьем, спим, поем, любим, пожимаем друг другу руки, возвращаемся на места оставленного в прошлом счастья.

Затем, что честен с нами. Нам до конца дней своих придется идти рука об руку, таща за собой волоком вот это всё: расплющенные буквы «м о с к в а», приготовленный матерью обед, отвары из трав, мобильник, ключи от гаража, теплую водку, сказанное в ночи «папа». И так хорошо от этого становится! И счастье!

Прилепин может раздражать (меня самого иногда раздражает), смешить, злить, нагонять зевоту, но счастье от его книг никогда никогда не отменит.