3.5

„[…] в этой игре света фигура выступила еще резче, теперь она уже не напоминала ни богиню правосудия, ни богиню победы; скорее всего, она походила на богиню охоты.“

«Процесс» во многом иррационален, как и наши страхи. Как бы поступил и что почувстовал бы ты, попав в ситуацию, в которой однажды утром оказался Йозеф К., - арест без объяснения причин? Вначале кажущаяся нелепость произошедшего придает сил для противостояния: такой суд не может быть авторитетным органом правосудия, это немыслимо, никто даже не может объяснить, почему начался этот несуразный процесс! Однако все попытки изменить ход дела тщетны: обвиняемого можно сравнить с мухой, неожиданно для себя оказавшейся в центре огромной паутины, сплетенной между, казалось бы, знакомых веточек. После отчаянных попыток вырваться, наша муха смиряется со своим заточением в паутине, а паук все не приходит, чтобы съесть ее. В конце концов, муха погибает в паутине, так его и не дождавшись.

На мой взгляд, сравнение суда с жирным противным пауком вполне отвечает чувству, которое я испытывала на протяжении всей книги, - отвращению. Методы и нравы этой организации, их канцелярии, находящиеся на чердаках в бедных домах, спертый воздух в судебных помещениях, подобострастие, с которым обвиняемые относятся ко всем, кто хоть как-то может повлиять на их судьбу, — все это вызвало во мне глубочайшее отвращение. И где же тот, кто стоит за все этим на самом деле? Тюремный священник, встреченный К. в соборе, рассказывает притчу «У врат закона» и представляет несколько мнений на ее счет. Согласно одному из них, привратник, охраняющий вход в закон, сам является обманутым узником системы, назначившей ему этот пост. И в этом мнении, я считаю, есть, по крайней мере, доля правды: в романе мы видим всевозможных людей из низов судебной организации и понимаем, что их положение, по сути дела, ничуть не лучше положения осужденного. Неужели таков закон, что все, что он дает людям — это беспомощность, унижение и отчаяние?

Художник Титорелли рассказывает, что о полных оправданиях в суде существуют только лишь легенды, однако К. считает эти легенды бесполезными для него и отказывается о них говорить. Я бы, в свою очередь, охотно послушала о таких случаях, быть может, они пролили бы хоть какой-то свет на закулисье суда и поселили бы в сердце настоящую надежду, не основанную ни на какой логике, ни на каких деловых принципах, - ту самую надежду, которая питает сердца людей в самые темные времена. Ведь не может же быть так, чтобы каждый из нас был виновен в чем-то настолько страшном, что этому поступку никогда не найдется оправдания.