5

Какое смирение! Да я похож на горгулью: как у нее через все поры выходит вода, так у меня тщеславие!

До чего же хорош этот Дюрталь! Едкий, колючий, ироничный; чуждый смирению, но совсем не чуждый гордыне. О таком герое остается только мечтать, если дело происходит в Шартре.
Если дело происходит в Шартре, остается только мечтать, чтобы этот Дюрталь пробыл там подольше. Его беседы с аббатами и самим собой суть готовый справочник по символической истории христианства — только беседы эти во много раз образнее и романтичнее справочника.
Перемежаясь с бытом, они окунают с головой в мир символа и мифа.

Что такое символ? По словарю Литтре, это «фигура или образ, употребляемый как знак иной вещи». Мы, католики, даем более точное определение, указывая, вслед за Гуго Сен-Викторским, что «символ есть аллегорическое представление предмета христианского учения в чувственной форме».

Лишь дважды за всю историю архитектуры, — говорили нам на лекциях по искусству, — конструкция и образ были едины. Лишь дважды конструктивное и декоративное начало работали не просто в синтезе, но в абсолютном слиянии, проникая друг в друга до полного растворения.
Речь шла о древнегреческих храмах и готических соборах.

Соборы Гюисманса предельно интегрированы в пространство: они неотделимы от Ветхого и Нового Заветов, от образов Марии и Христа и больше — от самой природы, растений, минералов. Здесь всё подобно всему; здесь то, что внизу, служит отражением того, что в небесах. Как и должно быть. Как было всегда.

...Средневековье, зная, что все на земле знак и подобие, что видимое ценно лишь потому, что скрывает невидимое, не давало, в отличие от нас, вводить себя в обман видимостью, изучало эту науку весьма подробно, сделало ее помощницей и служанкой мистики.

Мистика «Собора» — глубинная, хтоническая. Она — наконец-то! — не отрицает языческие корни, не клеймит все неугодное греховным и лукавым, но позволяет Нижнему миру проникнуть в пространство храма. Нет для нее лучшего символа, чем Черная Мадонна — Мадонна-Исида, Мадонна-Венера, стоящая в крипте, под землей.

Притом это совсем особая Богородица, неизбежно сохранившая связь с окружающей Ее средой: черная, приземистая, шероховатая, как и заключающая Ее рака из песчаника.

Лишь дважды за всю историю архитектуры — в древнегреческих храмах и готических соборах — конструкция и образ были едины. Но если древние греки воспевали жизнь, христианская культура воспевает смерть. Жизнь для нее лишь подготовка, предыстория; путь к посмертию.
Готический собор — портал в трансцендентное. Его внутреннее пространство устремлено вперед и вверх глубже и яростнее, чем человек способен осознать, принять и вытерпеть. Он растворяет не только конструкцию, подчиняя ее своему образу, но растворяет и всякого входящего — внедряя свою плоть, делая частью конструкции.
Свет, льющийся из витражных окон, окрашивает чрево храма в цвета-отголоски горнего мира.

...а в мире земном, тем временем, всё до смешного злободневно.

Среди скульптур алтарной ограды этого храма есть изображение Обрезания Господня: святой Иосиф держит младенца, Богородица готовит пеленки, а первосвященник подходит, чтобы совершить операцию.
И нашелся же полоумный причетник, что нашел эту сцену неприличной и приклеил Младенцу Христу на животик бумажку!
Бога сочли непристойным, новорожденного младенца соблазнительным — дожили!

Готический собор соединяет в себе конструкцию и образ, мир горний и мир земной. «Собор» Гюисманса соединяет трансцендентное и бытовое, божественные откровения и мещанскую глупость, размышления о Священном Писании и бараньей ножке... И не делает различий.
Я поставила его между Символической историей европейского средневековья и альбомом готической архитектуры. В комплекте они производят неизгладимо прекрасное впечатление.