4

«Будто попадаешь в западню угощения».
В одной этой фразе, по сути — и заключается весь роман. Угощения феерического, до пределов возможного переполненного экзотической красотой, своеобычностью и ярчайшей образностью остроумных замечаний. В моменты же схождения авторского пера с высот небесных до грешной земли, юмор его не теряет ни колкости, ни своеобразия:

— Папа, а как они едят нас — сырыми? — продолжал старший.
— Способов поедать нас немало. Могут, например, зажарить в масле, приготовить на пару, потушить, нарезать кусочками, зажарить вымоченными в уксусе, закоптить. Способов много, но сырыми обычно не едят. Хотя и такое возможно. Говорят, один начальник по фамилии Шэнь съел-таки мальчика сырым, макая в импортный японский уксус.

Если бы не поторопились с переводом… нет, он относительно неплох, но и повторы не так уж редки, и местами глаз соскальзывает на явные огрехи. Плюс к тому — в книге очень много народных выражений, поговорок, фактов из, а наворотили такого, что задумываешься — переводчик зачем блох-то ловил? Ну, покопайся ты в энциклопедиях, ну сорвись в творческую командировку, хотя бы на стройку какую, китайцев там много, наслушаешься. «Жуан Цзы» какой-то, «когда девушка хихикает…» ну зачем это? не переводи вовсе, я не знаю, так оставь. Нет, повторюсь, но с каждой минутой мне всё больше кажется, что явно поспешили. Вот такое, к примеру:

Во рту смешалось сладкое и жирное, скользкое и липкое, приторное и кислое, горькое, острое, соленое, душа исполнилась самых разных чувств, материальный взгляд покачивался на поверхности клубящейся ароматной дымки, а парящее в воздухе око сознания отмечало разнообразные элементы каждого цвета, самые разные по форме частицы запаха, их безграничное движение в ограниченном пространстве. Все вместе они образовали геометрическое тело, аналогичное пространству банкетного зала, а некоторые, конечно, осели на обоях, занавесях, диванных чехлах, светильниках, на ресницах девиц в красном, на лоснящихся лбах партсекретаря и директора, на всех этих прежде бесформенных, а теперь имеющих форму потоках света, которые изгибаются, колышутся…
Потом вроде бы многопалая, похожая на осьминога рука предложила ему бокал красного вина.

просто заставляет аплодировать автору (да и переводчику, что уж, молодец!), растащить по цитатникам и вообще — восхититься, но тут появляется совершенно чудовищная «шоферица», из каких-то бездонных глубин «вытрясло-вытрясло» этого «Жуана»… ну не надо так с читателями и авторами, право. С другой стороны — хоть не «комотого», всё хлеб. Вообще, вспоминается мне замечательное (и весьма актуальное!) эссе Осипа Мандельштама, если не ошибаюсь, — «Потоки халтуры»:

Перевод — один из трудных и ответственных видов литработы. По существу, это создание самостоятельного речевого строя на основе чужого материала. Переключение этого материала на русский строй требует громадного напряжения, внимания и воли, богатой изобретательности, умственной свежести, филологического чутья, большой словарной клавиатуры, умения вслушиваться в ритм, схватить рисунок фразы, передать ее — все это при строжайшем самообуздании. Иначе — отсебятина. В самом акте перевода — изнурительная нервная разрядка. Эта работа утомляет и сушит мозг больше, чем многие другие виды творческой работы. Хороший переводчик, если его не беречь, быстро изнашивается. Здесь нужна трудовая профилактика. Нужно изучать и предупреждать профзаболевания переводчиков, страховать их, давать переводчикам регулярную передышку. Где все это в ГИЗ, ЗИФ, «Молодой гвардии»?
Если мы хотим иметь хорошую иностранную книгу, мы должны в корне уничтожить бессмысленную, халтурную постановку производства, которая из года в год даже ухудшается.
За бульварный роман и за Флобера платят почти одинаково. Начинающий работник, дилетант и зрелый мастер художественного перевода получают почти одинаковый гонорар. В то же время скала полистной оплаты за оригинальную прозу колеблется от 150 до 500 рублей с листа. Немудрено, что издательства с их «системой» работы отпугнули от перевода не только литераторов, но даже просто грамотных людей.
Сейчас ГИЗ затеял полное издание Гете в 18 томах. Нужно удивляться смелости, вернее, дерзости ГИЗ, посягнувшего на полного Гете, оставив в полной неприкосновенности весь аппарат переводческой канцелярии.
В результате громадная культурная функция частенько выполняется бездарными и случайными искателями заработка.

Надо думать, что «Амфора» ошибку исправит, и как в случае с моим любимым произведением Памука «Имя мне — Красный», пусть не в скором времени, тут спешка не нужна, — но переведёт книгу заново. Благо, роман этого более чем достоин. Кстати, понравился он мне совершенно неожиданно. Думал, между нами говоря, вручали Нобелевку по принципу «кому угодно, хоть чёрту лысому, хоть дьяволу, — лишь бы не Мураками». И как же я рад, что ошибался! Великолепная книга, читающаяся, несмотря на все старания господина Егорова, на одном дыхании! С большим нетерпением ожидаю начала работы над ошибками.

Вместо послесловия: что мне понравилось даже больше романа? — «СЕНСАЦИЯ! В магазинах КНР в день вручения Нобелевской премии были сметены все книги Мо Яня!». Вот как товарищ Мое не знаю, но я бы до земли народу поклонился. Настоящие люди, с такими нигде не пропадёшь. То есть до вручения он был никем, книжки лежали (и ведь на родине лежали, смею заметить, не на прилавках Эквадора), а теперь можно и ознакомиться, так получается? Друзья мои — это ведь, мягко говоря, некрасиво.