Цитаты о зиме — стр. 11

22 апреля 2011 г., 11:26

У секретаря, как у Пильняка: Метель. Снега. Сугробы. Волки. Россия-мать.

Всеволод Иванов, Виктор Шкловский

20 февраля 2012 г., 07:17

Запал в душу этот отрывок. Делюсь с вами.

Они с матерью зимним вечером - Терезе было тогда лет пять - каждая со своим узелком торопливо шли по улицам в поисках ночлега. Сначала мать вела ее за руку - мела метель и идти вперед было трудно, - потом рука ее обессилела, и она, даже не оглянувшись, отпустила Терезу, которая теперь шла, цепляясь за материну юбку. Девочка часто спотыкалась и падала, но мать, точно в забытьи, не останавливалась. А эти метели на длинных прямых улицах Нью-Йорка! Карл-то еще не видел нью-йоркской зимы. Если идешь против ветра, сквозь его круговерть, невозможно ни на миг открыть глаза, ветер непрерывно залепляет лицо снегом, пытаешься бежать и не двигаешься с места, впору прийти в отчаяние. Ребенку, естественно, полегче, чем взрослому, он бежит под ветром и даже находит в этом удовольствие. Вот и Тереза тогда не могла понять матери и была теперь твердо убеждена, что, если бы в тот вечер вела себя с матерью поумнее - все же она была еще так мала! - той не пришлось бы погибнуть столь жалкой смертью. Мать уже два дня была без работы, в кармане не осталось ни цента, весь тот день они провели на улице без крошки во рту, в узелках было только никчемное тряпье, которое они не осмеливались бросить, быть может, из суеверия. На следующее утро матери обещали работу на строительстве, но она опасалась - и целый день пробовала объяснить это Терезе, - что не сумеет воспользоваться этой возможностью, так как чувствует себя смертельно усталой, еще утром, к ужасу прохожих, она обильно харкала кровью, и мечтала она только об одном - попасть куда-нибудь в тепло и отдохнуть. И как раз в тот вечер найти такое место было невозможно. Обычно дворник не давал им даже войти в парадную, где можно было бы кое-как передохнуть от непогоды, а если и удавалось войти в дом, они спешили по узким ледяным коридорам, поднимались по лестницам с этажа на этаж, кружили по узким дворовым галереям, стучали во все двери подряд, они то не отваживались ни с кем заговорить, то просили о помощи каждого встречного, а раз или два мать, совершенно запыхавшись, присаживалась на ступеньки тихой лестницы, привлекала к себе упиравшуюся Терезу и целовала ее, судорожно прижимаясь губами. Потом, когда уже знаешь, что это были последние поцелуи, в голове не укладывается, как можно было так ослепнуть, чтобы не понять этого, пусть даже ты и был тогда совсем мал. Двери иных комнат, мимо которых они проходили, были открыты, чтобы выпустить застоявшийся воздух, а из дымного марева, которое, словно после пожара, наполняло комнату, выступала чья-то фигура, стоявшая на пороге, и либо своим немым безучастием, либо кратким "нет!" говорившая, что приюта не найдется и здесь. Теперь, задним числом, Терезе казалось, что мать настойчиво искала пристанища только в первые часы, так как примерно после полуночи она уже ни к кому не обращалась, хотя, с небольшими перерывами, не переставала до рассвета кружить по коридорам домов, где ни подъезды, ни квартиры никогда не закрываются - жизнь там кипит всю ночь и на каждом шагу попадаются люди. Конечно, спешить они уже были не в состоянии, обе из последних сил заставляли себя идти и на самом деле, наверное, едва брели, с трудом переставляя ноги. Тереза даже не знала, побывали ли они с полуночи до пяти утра в двадцати домах или только в двух, а то и в одном. Коридоры этих домов хитро спланированы для наиболее выгодного использования площади, но в них так трудно ориентироваться; должно быть, не раз они проходили по одному и тому же коридору! Тереза смутно помнила, как они вышли из ворот дома, в котором целую вечность искали пристанища, но точно так же ей казалось, что в переулке они сразу повернули назад и снова устремились в этот дом. Для ребенка все это, конечно, были совершенно непонятные мучения - то его крепко держала за руку мать, то он сам держался за нее и шел, шел, не слыша ни единого слова утешения; в то время, по недомыслию, девочка находила этому только одно объяснение: мать решила от нее убежать. Поэтому Тереза крепче цеплялась за мать, та вела ее за руку, но, безопасности ради, другой рукой девочка хваталась за материнские юбки и время от времени ревела. Она не хотела, чтобы ее бросили здесь, среди людей, которые, тяжело ступая, поднимались впереди них по лестнице или, невидимые, приближались сзади из-за поворота, спорили в коридорах друг с другом и вталкивали одни другого в комнату. Пьяные, нечленораздельно распевая, бродили по дому, и хорошо еще, что матери с Терезой удавалось проскользнуть мимо таких компаний. Поздно ночью, когда надзор не такой строгий и люди уже не столь безапелляционно настаивают на выполнении правил, они, верно, сумели бы приткнуться в какой-нибудь заурядной ночлежке, мимо которых им случалось проходить, но Тереза об этом не догадывалась, а мать более не жаждала покоя. Утром, в начале прекрасного зимнего дня, обе они стояли, прислонись к стене какого-то дома, не то дремали, не то просто забылись с открытыми глазами. Оказалось, что Тереза потеряла свой узелок, и мать в наказание за невнимательность принялась бить ее, но девочка не чувствовала и не замечала ударов. Потом они потащились дальше по просыпающимся улицам - мать держалась за стены домов, - вышли на мост, где мать, цепляясь за перила, стерла рукой весь иней, и наконец добрались - Тереза тогда не удивилась, а сейчас не могла взять этого в толк - до той самой стройки, куда матери ведено было явиться утром. Она не сказала Терезе, ждать ей или уходить, и девочка поняла это как распоряжение ждать, поскольку это отвечало ее желанию. Итак, она пристроилась на кучке кирпича и увидела, как мать развязала свой узелок, достала из него пестрый лоскут и повязала поверх платка, который не снимала всю ночь. Тереза так устала, что ей даже в голову не пришло помочь матери. Не отметившись, как обычно делается, в конторке и никого не спросив, мать поднялась по лестнице, словно уже знала, на какую работу ее поставят. Тереза удивилась, так как подсобницы занимались обычно внизу гашением извести, подноской кирпича и другой несложной работой. Поэтому она решила, что нынче у матери работа более высокооплачиваемая, и сонно улыбнулась ей снизу. Постройка была еще невысокой - только-только завершили первый этаж, хотя высокие опоры для дальнейшего строительства, правда еще без деревянных перемычек, уже поднимались к голубому небу. Наверху мать ловко обошла каменщиков, которые укладывали кирпич к кирпичу и, странным образом, ни о чем ее не спросили; она предусмотрительно держалась слабой рукой за деревянную перегородку, служившую ограждением, а внизу Тереза, в своей полудреме, поражалась ее ловкости и думала, что мама приветливо поглядывает на нее. Но вот мать подошла к небольшой груде кирпича, возле которой кончались перила, да, вероятно, и помост, она, однако же, продолжала идти вперед на кирпичи, вся ловкость словно бы вдруг оставила ее, она опрокинула кирпичные кучи и рухнула в бездну. Множество кирпичей попадало следом, а через некоторое время откуда-то сорвалась тяжелая доска и грохнулась на нее. В последнем воспоминании Терезы мать распласталась на земле, раскинув ноги, в клетчатой юбке, привезенной еще из Померании, неструганая доска почти целиком накрыла ее, со всех сторон сбежались люди, а наверху, на лесах, что-то сердито кричал какой-то мужчина.

15 июля 2012 г., 21:23

В мире есть не только нужное, полезное, но и красивое. С того времени, как человек стал человеком, с того мгновения, когда он засмотрелся на лепестки цветка и вечернюю зарю, он стал всматриваться в самого себя. Человек постиг красоту.
Красота — это глубоко человеческое. Красота существует независимо от нашего сознания и воли, но она открывается человеком или постигается, живет в его душе, не было бы нашего сознания, не было бы и красоты. Мы приходим в мир для того, чтобы постигнуть красоту, утвердить, создать ее.
Красота — это радость нашей жизни. Человек стал Человеком потому, что увидел глубину лазурного неба, мерцание звезд, розовый разлив вечерней зари, прозрачную дымку степных просторов, багровый закат перед ветреным днем, трепетание марева над горизонтом, синие тени в сугробах мартовского снега, журавлиную стаю в голубом небе, отражение солнца в мириадах капель утренней росы, серые нити дождя в пасмурный день, фиолетовое облако на сиреневом кусте, нежный стебелек и голубой колокольчик подснежника — увидел и, изумленный, пошел по земле, создавая новую красоту. Остановись и ты в изумлении перед красотой — и в твоем сердце расцветет благородство. Перед человеком открылась радость жизни потому, что он услышал шепот листьев и песню кузнечика, журчанье весеннего ручейка и переливы серебряных колокольчиков жаворонка в горячем летнем небе, шуршанье снежинок и стон метели, ласковое плесканье волны и торжественную тишину ночи — услышал и затаив дыхание слушает сотни и тысячи лет чудесную музыку жизни. Умей и ты слушать эту музыку. Дорожи красотой, береги ее.

14 августа 2013 г., 02:46

Зима застыла среди теней, завязла в сырой дремоте, я собираю в ладони дни, стараясь не растерять. Он пишет красками на стене, мечтающей о ремонте, седое небо дрожит над ним и плачет в его тетрадь.

Он дышит сухо и горячо и так теребит прическу, что завитки на его висках почти превратились в нимб. Один стоит за его плечом, диктуя легко и четко, другой стоит за его плечом и вечно смеется с ним.

Он тощий, с родинкой на скуле, лохматый знаток историй, боится спать, по ночам дрожит и вовсе не знаменит. Он младше мира на столько лет, что даже считать не стоит, его друзья не умеют жить, пока он не позвонит.

Зима - какая уж тут зима, снег выпал, но за ночь тает, январь висит на календаре - как будто бы ни при чем. А я ревную его к стихам, которые он читает, и собираю его в стихах, которые он прочел.

А я ревную - почти не сплю - к раскормленной кошке в кресле, к железной кружке, в которой он готовит зеленый чай. И если вдруг я его люблю, то разве что вдруг и если, скорее просто хожу за ним и снюсь ему по ночам.

А мне - как будто под хвост вожжой, скитаюсь и пялюсь букой, и снова встретившись с ним во сне кидаю: «А чтоб ты сдох». Я ощущаю себя чужой, непройденной гласной буквой, не «а», не «и», а густой, как мед, протяжный тяжелый вздох.

И если я полюблю, то мне уж лучше бы не родиться, сижу на спальнике на полу, глазами сжигаю шкаф. Он пишет красками на стене: «Давай не будем сердиться», мне остается лишь подойти и ткнуться в его рукав.

Он младше мира, часы стоят, дыханье мое сбивая, а я тоскую, грызу себя и книжные уголки. Я не люблю его, просто я практически не бываю, пока не чувствую на плече тяжелой его руки.

А я кричу ему: «Ухожу, и вряд ли меня найдешь ты, по мне рыдают мотальный холм и стены монастыря!»

А я ревную его ко мне, безбожно и безнадежно, и собираю в ладони дни, стараясь не растерять.

27 мая 2012 г., 08:27

На днях повалит снег...(Франсис Жамм)

На днях повалит снег. Пытаюсь прошлый год
припомнить — все мои печали и заботы.
Но если б у меня тогда спросили: «Что ты?» —
сказал бы: «Ничего, до свадьбы заживёт».

Я взаперти сидел и думал. Жар в камине,
снег тяжело валил, шло дело к январю.
Зря думал. Вот опять сижу один, курю —
всё точно как тогда. А года нет в помине.

Как тонко пахнет старый мой комод.
А я был просто глуп, не понимал упорства
таких вещей и чувств. Ведь, право же, позёрство -
пытаться то изгнать, что в нас давно живёт.

Целуемся в молчанье, плачем тоже, —
зачем же мысли нам? Зачем потоки слов?
Всё ясно и без них. Знакомый звук шагов
речей сладчайших слаще и дороже.

Мы звёздам имена даём, нам невдомёк —
им не нужны названья и приметы;
не стоит подгонять прекрасные кометы,
в безвестность торопить и сокращать их срок.

Опять зима, но где те горести, заботы?
Припомню и опять забуду прошлый год,
и если б у меня теперь спросили: «Что ты?» —
сказал бы: «Ничего, до свадьбы заживёт».

Il va neiger dans quelques jours. Je me souviens
de l’an dernier. Je me souviens de mes tristesses
au coin du feu. Si l’on m’avait demandé : qu’est-ce ?
J’aurais dit : laissez-moi tranquille. Ce n’est rien.

J’ai bien réfléchi, l’année avant, dans ma chambre,
pendant que la neige lourde tombait dehors.
J’ai réfléchi pour rien. À présent comme alors
je fume une pipe en bois avec un bout d’ambre.

Ma vieille commode en chêne sent toujours bon.
Mais moi j’étais bête parce que ces choses
ne pouvaient pas changer et que c’est une pose
de vouloir chasser les choses que nous savons.

Pourquoi donc pensons-nous et parlons-nous ? C’est drôle ;
nos larmes et nos baisers, eux, ne parlent pas
et cependant nous les comprenons, et les pas
d’un ami sont plus doux que de douces paroles.

On a baptisé les étoiles sans penser
qu’elles n’avaient pas besoin de nom, et les nombres
qui prouvent que les belles comètes dans l’ombre
passeront, ne les forceront pas à passer.

Et maintenant même, où sont mes vieilles tristesses
de l’an dernier ? À peine si je m’en souviens.
Je dirais : laissez-moi tranquille, ce n’est rien,
si dans ma chambre on venait me demander : qu’est-ce ?

22 декабря 2011 г., 00:26

Март улетит,
не оставив следа.

Но январь в небесах навсегда.

Январь -
это звезд вековая метель.

А март - мимолетная тень.

Январь.
В моих старых, как небо, зрачках.

Март.
В моих свежих руках.

12 февраля 2013 г., 15:54

В тот день я родился,
когда господь занемог.
И знают все, что родился
и рос и не стал добрей
но никому неведом
декабрь моих январей.
Мои тайники пустые
глубоко погружены,
и что-то в душе зияет
под куполом тишины.
Однажды она звучала —
и голос был как ожог.
Ибо в тот день я родился,
когда господь занемог.
Слушай же, слушай, брат мой…
Ладно. Пора обратно —
взвалив декабри на плечи,
свалив январи у ног…
Ибо в тот день я родился,
когда господь занемог.
И знают все, что живу я,
жую свой хлеб… И не знают,
откуда она, моя злая,
моя гробовая тоска, —
как ветер, распутанный Сфинксом,
назойливым духом песка.
И знают все… И не знают,
что Свет от чахотки тает,
а Мрак откормлен и горд,
и всех нас венчает Тайна —
наш горький и вечный горб,
певучее грустное бремя, которое нам обещает
неведомый Южный пролив за пределами наших дорог…
В тот день, когда я родился,
господь занемог.
Господь тяжело
занемог.

24 января 2011 г., 15:45

29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось...

В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни...

Государь 11-го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.

Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт... Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул...

Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.

«Война и мир IV»

кутузов

28 августа 2013 г., 16:59

Декабрь и январь

В декабре на заре было счастье,
Длилось - миг.
Настоящее, первое счастье,
Не из книг!

В январе на заре было горе,
Длилось - час.
Настоящее, горькое горе
В первый раз!

1911-1912

цветаева

10 января 2014 г., 10:34

Они построили её прямо под окном, чтобы было видно из кухни. Последний снежок положил Финдус. В нём лежала записка.
- Ну а теперь подождём пока стемнеет, и зажжём внутри пирамидки свечу, - сказал Петсон. – Если её зажечь слишком рано, она сгорит до прихода Деда Мороза.
- А Дед Мороз не придёт до того, как мы её зажжём? – спросил Финдус.
- Нет. Он засветло не приходит. Деды Морозы не любят показываться без нужды, - объяснил Петсон.

8 июня 2012 г., 11:19

Влюбиться зимой — не очень удачная затея. Симптомы влюбленности в это время года более возвышенны, но вместе с тем и более мучительны. Безупречно чистая белизна мороза подстегивает мрачную радость томительного ожидания. Озноб распаляет лихорадочную страсть. Те, кому выпало влюбиться на Святую Люцию,[1З декабря] обречены на три месяца болезненной дрожи.

29 декабря 2012 г., 01:17

Мне показалось, что была зима,
Когда тебя не видел я, мой друг.
Какой мороз стоял, какая тьма,
Какой пустой декабрь царил вокруг!

27 февраля 2012 г., 22:36

Я пришел собрать цветов для моей любимой,
Удивительных цветов — белоснежных лилий,
Чтоб спасти их от мороза, снега и метелей,
Чтобы милые глаза их любовью грели.
Собираю каждый год на закате лета
В чистом озере, каких больше в мире нету;
Там и милую свою я когда–то встретил:
Вдруг заслышал голосок, невесом и светел.
Это в чаще тростника пела Дочь Речная,
И сердечко застучало, Тома ожидая…

20 марта 2013 г., 20:17

Я много проиграл. В прихожей стынут шубы.
Досадно и темно. Мороз и тишина.
Но что за нежные застенчивые губы,
Какая милая неверная жена.

Покатое плечо совсем похолодело,
Не тканью дымчатой прохладу обмануть.
Упорный шелк скрипит. Угадываю тело.
Едва прикрытую, вздыхающую грудь.

Пустая комната. Зеленая лампадка.
Из зала голоса — кому-то повезло:
К семерке два туза, четвертая девятка!
И снова тишина. Метелью замело

Блаженный поцелуй. Глубокий снег синеет,
С винтовкой человек зевает у костра.
Люблю трагедию: беда глухая зреет
И тяжко падает ударом топора.

А в жизни легкая комедия пленяет —
Любовь бесслезная, развязка у ворот.
Фонарь еще горит и тени удлиняет.
И солнце мутное в безмолвии растет.

26 января 2013 г., 22:41

Театр-весна

Некуда подорваться, некуда воспарить.
Кукольник - в резервации, не с кем поговорить.

Кукольник сочиняет, кукольник подчиняет,
кукольник починяет рваных марионеток.
Этот парик негоден, этот костюм не в моде,
этот нормально, вроде, только вот кукол нету.
Кукол всё время нету, куклы идут по свету,
куклы не любят веток, бьющих их по лицу.
Куклы дружат не с теми, куклам метели стелют,
куклы уносят время, время идет к концу.

Не с кем махнуть по сотке, не с кем рвануть в бега.
Кукольника кроссовки переживут снега.

Кукольник в легком весе, кукольник вечно в красном,
кукольник не прикроет в небо глядящих ставен.
Кукольник пишет пьесы - пьесы про всё прекрасно,
всё бы прекрасно, кроме - пьесы никто не ставит.

Кукольник рыжей масти, зрители подлецы.
Кукольник просто мастер, мастер-эритроцит.

Кукольник пишет всуе, мастер жует резинку,
у него за плечами мир безнадежно мертвый.
Если он не рисует Арлекину слезинку,
то Арлекин ночами тырит тушь из гримерки.
Если он сочинил бы вместо чужих Монтекки,
ну например, Пуччини, ну, например, Королли...
зритель ломает нимбы, смазывает оттенки,
только надгробья чинит, только меняет роли.

Кукольник, как сапожник, пьет и считает дни.
Кукольнику, похоже, некого подчинить.

Он изменяет годы, множит на ро, и город,
город меняет тоже, сцену меняет жестом.
Кукольник - он не гордый, как тут побудешь гордым,
если мороз по коже рыскает против шерсти?
Мастер несовершенен, мастер не со-вершинен,
мастер закурит трубку, ставя Пьеро заплатку,
вишнями пахнет сцена, вешне запахнет ширма,
кукольник тянет руки к теплому беспорядку.

Кукольник хочет к маме, хочет рыдать и лгать,
Ангелы задремали, некому помогать.

Не к кому прислониться, некому пошептаться,
не с кем глотнуть по капле жаркого эликсира.
Вот ведь опять приснится, сколько осталось станций?
Что бы ни предрекали - снова свежо и сыро.

Вот он выходит в полночь, шорох ночных перил.
Если бы он не вспомнил и не заговорил.

Только уходит морок, запах лимонных корок,
в воздухе соль и порох - как и всегда весной.
Там, где играет скрипка, жизнь начиналась с крика,
ветер в лицо - смотри-ка, как тебе - не со мной?
Красное кровяное тельце в созвездье Овна,
ветер мотает бревна, что ему твой вертеп?
Нервов хитросплетенья, если дышишь неровно,
значит, весны нейроны станут тебя вертеть.

Кукольник трет ладони, тщательно рвет листки.
Только бы он сегодня не пережил тоски...

Кукольник смотрит в щелку, мир надувает щеки,
он виноват - еще бы, в мире весна дрожит.
Не до страданий, право, кукольник пишет правой,
кукольнику по праву время принадлежит.
Кукольник смотрит в лето, мастер не знает меры,
мастер раздвинул шторы, мастер летит в Тибет.
Он распорол Джульету, он перешил Ромео,
страшно подумать, что он переменил в Макбет.

Мастер - а что такого? Мастер - не нам чета.
Музыка - Шостакович. Пульс - не пересчитать.

Будет весна за бортом, будут птенцы хандрить.
Кукольник за работой, некогда говорить.

31 марта 2013 г., 16:20

– У-у-у-у, е-е-е-е, класс, – пробормотали мужики, возвращаясь в баню уже более трезвыми после крепкого морозца.
– Ништяк! – потер ладони хозяин. – И у нас не хуже, чем у людей! Продолжим, парни!
Продолжали ровно до восьми часов вечера, после чего в ожидании очередной доставки поспешили окунуться в пруд, чтобы выглядеть перед девочками свежими. Никто не помнит, кто именно подошел к клетке с медведем, о котором вскоре забыли, снял с него намордник и угостил рюмкой чая. Никто не знает, кто не закрыл после этого клетку, и бурый убивец выбрался на свободу. Зато сразу увидели, запрыгнув в пруд, что экзотическое животное мечется по берегу, боясь ступить на лед, и ревет басом.
– Черт! – крикнул Арас, окунаясь с головой в прорубь. Он выскочил обратно и устремился к бане. Но на его пути вздыбился медведь.
– У! Е! – поддержали его остальные и ринулись в полынью.
– Уйди, зараза! – орал на медведя Арас. – Вода ледяная!
– Отморозим хозяйство, скотина ты безмозглая, и девочки нам больше не потребуются!
Медведь на крики людей не реагировал. Он радовался неожиданной свободе, благодарил медвежьего Деда Мороза за оказанную щедрость и хотел насладиться ситуацией. Внезапное раздолье вскружило лохматую медвежью голову, и он решил, что люди, барахтающиеся в холодной воде, очень хотят с ним поиграть в догонялки, только стесняются. И их тревожные крики он воспринял как приглашение лезть к ним. Он и полез, да лед под лапой треснул, и медведь отступил, громким ревом сообщая людям, чтобы они сами вылезали на берег и догоняли его. А потом он их. И так до упаду! Какое это медвежье счастье! Но люди вылезать не спешили и продолжали отчаянно кричать, приводя медведя в полное недоумение.
Появившаяся из-за поворота машина типа «Газель» притормозила возле дачи Аляпкина. Оттуда показались две длинные, чарующие женские ножки в тонких чулках и туфлях на шпильках. Медведь обрадовался, о чем возвестил деревню громким рыком. Ножки, сопровождаемые нечеловеческим визгом, тут же исчезли, «Газель» рванула обратно и скрылась за поворотом.
– Сволочь! – заорал Арас, выскакивая из полыньи и намереваясь бежать следом за «Газелью».
Медведь повернулся к Арасу, и тот моментально ретировался в полынью.
Ночь была не крещенская, а всего лишь новогодняя, так что, купаясь в проруби, легко можно было превратиться в ледышку со всеми сопутствующими заболеваниями. Друзья по несчастью попеременно выпрыгивали туда и обратно, пробегаясь по льду водоема для согрева, до тех пор пока одному из них не пришла в уже трезвую голову удивительная мысль.
– Други! – воскликнул он. – С нами нет Борьки!
– Наши ряды редеют, – пробормотал Арас и склонил буйную голову. – Спи спокойно, дорогой утопший товарищ. Завтра опохмелимся и тебя достанем.
– Он спит! Он спит! – закричал его приятель. – Только в бане! Он-то с нами к пруду не пошел.
И деревенскую новогоднюю глушь огласили громкие вопли:
– Борька, сволочь, проснись! Мы погибаем!

Но Борис в это время не спал. Новогодняя атмосфера окунула его в далекое наивное детство, затем вспомнилась бурная молодость, следом за ней перед красными глазами затуманился образ коварной Тамарки, державшей за руку дочку Олесю. Борис пьяно смахивал слезу, когда доставал отключенный мобильный телефон, намереваясь поздравить дочку и стерву Тамарку с Новым годом. Но там его ждал сюрприз!
«Ты бесчувственная скотина, Кузнецов! – говорил автоответчик голосом Тамары. – До сих пор не замечаешь, что я к тебе чувствую на самом деле. Ты стоеросовый чурбан, Борис, если думаешь, что я навсегда выкинула тебя из своего сердца. Ты негодяй потому, что до сих пор не сказал, что любишь меня. Ты балда, Борька, потому что уехал от нас с дочкой. Ты будешь полным дурнем, если к нам не вернешься…»
– Ругается дура, – блаженно улыбался Борис, прослушивая запись по третьему разу. – Ругается, значит, любит!
Возле его джипа в темноте маячил огромный силуэт, разглядывать который Борису было не досуг.
– Уйди, Аляпыч, – отмахнулся от медведя Борис и открыл дверцу машины. – Не обижайся, друг, что бросаю в такой момент. Понимаешь, мне к ней надо! – Он похлопал себя по груди. – Она меня зовет! А я не могу не поехать, там же дочка. Да и Томку я люблю. Люблю ведь!
– Ры-ы-ы-го! – прорычал медведь, хлопнув мохнатой лапой по капоту.
– У, нажрался как скотина, – поморщился Борис, – ладно, ты там давай без сантиментов. И не провожай! Не провожай! Прощай, дружище!
– Борька, гад! Проснись! – донеслось до него с пруда.
– Весело отметить праздничек, ребята! – крикнул он, нажал на газ и рванул вперед.
Дрессированный медведь вразвалочку направился в оставленную открытой дверь аляпкинской бани и довольно заревел, увидев там еду.
Борис не знал, что случилось после его отъезда. А случилось вот что. Свежемороженые мужики вылезли из полыньи и гуськом направились к бане, радуясь, что медведь благополучно скрылся с горизонта. Но каково же было их удивление, когда открылась дверь в баню, и на столе лежало это мстительное животное, обожравшись и упившись до такой степени, что не могло пошевелить даже лапой.
– Хорошо, что стол дубовый, крепкий, – прошептал Арас, судорожно пятясь к двери.
Но медведь на него даже не отреагировал.
Это дало повод мужикам весело и продуктивно провести полчаса, фотографируясь на фоне обожравшегося «экзотического» животного, пока Арас вызывал эвакуатор.

12 декабря 2011 г., 16:41

Светское общество изгоняет из своей среды несчастных, как человек крепкого здоровья удаляет из своего тела смертоносное начало. Свет гнушается скорбями и несчастьями, страшится их, как заразы, и никогда не колеблется в выборе между ними и пороком: порок – та же роскошь. Как бы ни было величественно горе, общество всегда умеет умалить его, осмеять в эпиграмме; оно рисует карикатуры, бросая в лицо свергнутому королю оскорбления, якобы мстя за свои обиды; подобно юным римлянкам в цирке, эта каста беспощадна к поверженным гладиаторам; золото и издевательства – основа ее жизни… Смерть слабым! – вот завет высшего сословия, возникавшего у всех народов мира, ибо всюду возвышаются богатые, и это изречение запечатлено в сердцах, рожденных в довольстве и вскормленных аристократизмом. Посмотрите на детей в школе. Вот вам в уменьшенном виде образ общества, особенно правдивый из-за детской наивности и откровенности: здесь вы непременно найдете бедных рабов, детей страдания и скорби, к которым всегда испытывают нечто среднее между презрением и соболезнованием; а евангелие обещает им рай. Спуститесь вниз по лестнице живых существ. Если какая-нибудь птица заболеет в птичнике, другие налетают на нее, щиплют ее, клюют и в конце концов убивают. Верный этой хартии эгоизма, свет щедр на суровость к несчастным, осмелившимся портить ему праздничное настроение и мешать наслаждаться. Кто болеет телом или же духом, кто беден и беспомощен, тот пария. И пусть он пребывает в своей пустыне! За ее пределами всюду, куда он ни глянет, его встречает зимняя стужа – холодные взгляды, холодное обращение, холодные слова, холодные сердца; счастье его, если он еще не пожнет обиды там, где должно бы расцвести для него утешение! Умирающие, оставайтесь забытыми на своем ложе! Старики, сидите в одиночестве у своих остывших очагов! Бесприданницы, мерзните или задыхайтесь от жары на своих чердаках, – вы никому не нужны. Если свет терпимо относится к какому-нибудь несчастью, то не для того ли, чтобы приспособить его для своих целей, извлечь из него пользу, навьючить его, взнуздать, оседлать, сесть на него верхом для собственного удовольствия?
Обидчивые компаньонки, состройте веселые лица, покорно сносите дурное расположение духа вашей так называемой благодетельницы; таскайте на руках ее собачонок; соревнуясь с ними, забавляйте ее, угадывайте ее желания и – молчите! А ты, король лакеев без ливреи, бесстыдный приживальщик, оставь свое самолюбие дома; переваривай пищу, когда переваривает ее твой амфитрион, плачь его слезами, смейся его смехом, восхищайся его эпиграммами; если хочешь перемыть ему косточки, дождись его падения. Так высшее общество чтит несчастье; оно убивает его или гонит, унижает или казнит.

«Шагреневая кожа»

19 июля 2013 г., 09:14

ОСЕНЬ

1

И вот сентябрь! замедя свой восход,
Сияньем хладным солнце блещет
И луч его в зерцале зыбком вод,
Неверным золотом трепещет.
Седая мгла виется вкруг холмов;
Росой затоплены равнины;
Желтеет сень кудрявая дубов
И красен круглый лист осины;
Умолкли птиц живые голоса,
Безмолвен лес, беззвучны небеса!

2

И вот сентябрь! и вечер года к нам
Подходит. На поля и горы
Уже мороз бросает по утрам
Свои сребристые узоры:
Пробудится ненастливый Эол;
Пред ним помчится прах летучий,
Качаяся завоет роща; дол
Покроет лист ее падучий,
И набегут на небо облака,
И потемнев, запенится река.

3

Прощай, прощай, сияние небес!
Прощай, прощай, краса природы!
Волшебного шептанья полный лес,
Златочешуйчатые воды!
Веселый сон минутных летних нег!
Вот эхо, в рощах обнаженных,
Секирою тревожит дровосек
И скоро, снегом убеленных,
Своих дубров и холмов зимний вид
Застылый ток туманно отразит.

4

А между тем досужий селянин
Плод годовых трудов сбирает:
Сметав в стога скошенный злак долин,
С серпом он в поле поспешает.
Гуляет серп. На сжатых бороздах,
Снопы стоят в копнах блестящих
Иль тянутся вдоль жнивы, на возах
Под тяжкой ношею скрыпящих,
И хлебных скирд золотоверхий град
Подъемлется кругом крестьянских хат.

5

Дни сельского, святого торжества!
Овины весело дымятся,
И цеп стучит, и с шумом жернова
Ожившей мельницы крутятся.
Иди зима! на строги дни себе
Припас оратай много блага:
Отрадное тепло в его избе,
Хлеб-соль и пенистая брага:
С семьей своей вкусит он без забот,
Своих трудов благословенный плод!

6

А ты, когда вступаешь в осень дней,
Оратай жизненного поля,
И пред тобой во благостыне всей
Является земная доля;
Когда тебе житейские бразды
Труд бытия вознаграждая,
Готовятся подать свои плоды
И спеет жатва дорогая,
И в зернах дум ее сбираешь ты,
Судеб людских достигнув полноты;

7

Ты так же ли как земледел богат?
И ты, как он, с надеждой сеял;
И так, как он, о дальнем дне наград
Сны позлащенные лелеял...
Любуйся же, гордись восставшим им!
Считай свои приобретенья!..
Увы! к мечтам, страстям, трудам мирским
Тобой скопленные презренья,
Язвительный, неотразимый стыд
Души твоей обманов и обид!

8

Твой день взошел, и для тебя ясна
Вся дерзость юных легковерий;
Испытана тобою глубина
Людских безумств и лицемерий.
Ты, некогда всех увлечений друг,
Сочувствий пламенный искатель,
Блистательных туманов царь — и вдруг
Бесплодных дебрей созерцатель,
Один с тоской, которой смертный стон
Едва твоей гордыней задушон.

9

Но если бы негодованья крик,
Но если б вопль тоски великой
Из глубины сердечныя возник
Вполне торжественный и дикой,
Костями бы среди своих забав
Содроглась ветреная младость,
Играющий младенец, зарыдав,
Игрушку б выронил, и радость
Покинула б чело его на век,
И заживо б в нем умер человек!

10

Зови-ж теперь на праздник честный мир!
Спеши, хозяин тароватый!
Проси, сажай гостей своих за пир
Затейливый, замысловатый!
Что лакомству пророчит он утех!
Каким разнообразьем брашен
Блистает он!.. Но вкус один во всех
И как могила людям страшен:
Садись один и тризну соверши
По радостям земным твоей души!

11

Какое же потом в груди твоей
Ни водворится озаренье,
Чем дум и чувств ни разрешится в ней
Последнее вихревращенье:
Пусть в торжестве насмешливом своем
Ум, бесполезный сердца трепет
Угомонит, и тщетных жалоб в нем
Удушит запоздалый лепет
И примешь ты, как лучший жизни клад,
Дар опыта, мертвящий душу хлад;

12

Иль отряхнув видения земли
Порывом скорби животворной,
Ее предел завидя невдали,
Цветущий брег за мглою черной,
Возмездий край благовестящим снам
Доверясь чувством обновленным
И, бытия мятежным голосам
В великом гимне примиренным,
Внимающий как арфам, коих строй
Превыспренний, не понят был тобой;

13

Пред промыслом оправданным ты ниц
Падешь с признательным смиреньем,
С надеждою не видящей границ
И утоленным разуменьем:
Знай, внутренней своей вовеки ты
Не передать земному звуку
И легких чад житейской суеты
Не посвятишь в свою науку:
Знай, горняя, иль дольная она
Нам на земле не для земли дана.

14

Вот буйственно несется ураган,
И лес подъемлет говор шумной,
И пенится, и ходит океан,
И в берег бьет волной безумной:
Так иногда толпы ленивый ум
Из усыпления выводит
Глас, пошлый глас, вещатель общих дум,
И звучный отзыв в ней находит,
Но не найдет отзыва тот глагол,
Что страстное земное перешол.

15

Пускай, приняв неправильный полет
И вспять стези не обретая,
Звезда небес в бездонность утечет;
Пусть заменит ее другая:
Не явствует земле ущерб одной,
Не поражает ухо мира
Падения ее далекой вой,
Равно как в высотах эфира
Ее сестры новорожденный свет
И небесам восторженный привет!

16

Зима идет, и тощая земля
В широких лысинах бессилья;
И радостно блиставшие поля
Златыми класами обилья:
Со смертью жизнь, богатство с нищетой,
Все образы годины бывшей
Сравняются под снежной пеленой,
Однообразно их покрывшей:
Перед тобой таков отныне свет,
Но в нем тебе грядущей жатвы нет!

20 июня 2009 г., 14:16

"12 стульев"
"Остап со вчерашнего дня еще ничего не ел. Поэтому красноречие его было необыкновенно".
"— Никогда еще Воробьянинов не протягивал руки́!
— Так протянете ноги, старый дуралей!"
"Представители милиции могут быть приравнены к детям".
"Золотой теленок""
Просидев в общей сложности года три, Адам Козлевич пришел к мысли, что гораздо удобнее заниматься открытым накоплением своей собстсвенности, чем тайным хищением чужой".
"-А вы бы на своих катались! - запальчиво кричал шофер. - На собственные дениьги.
При этих словах должностные лица юмористически переглядывались и запирали окна. Катанье в машине на свои деньги казалось им просто глупым".
"Кто же мог знать, что будет революция. Люди устраивались как могли, кто имел аптеку, а кто даже фабрику... Я лично не вижу в этом ничего плохого.
- Надо было знать, - холодно сказал Корейко.
- Вот я и говорю, - быстро подхватил Лапидус, - таким не место в советском учреждении".
"Не делайте из еды культа."
" Проклятая страна! - бормотал Корейко. - Страна, в которой миллионер не может повести свою невесту в кино!"
" - Почему же ты так много ешь?
- Мне надо развлечься, - отвечал частник, - мне страшно".
"В Советской России, - говорил он, драпируясь в одеяло, - сумасшедший дом - это единственное место, где может жить нормальный человек. Все остальное - это сверх-бедлам. Нет, с большевиками я жить не могу! Уж лучше поживу здесь, рядом с обыкновенными сумасшедшими. Эти по крайней мере не строят социализма."
"Где нет любви, - со вздохом комментировал Остап, - там о деньгах говорить не принято. Отложим девушку в сторону".
" Работа шла без задержки. Резина отлично заменила человека. Резиновый Полыхаев нисколько не уступал Полыхаеву живому".
"Вся щекотливость заключалась в том, что немое кино уже не работало ввиду наступления эры звукового кино, а звуковое еще не работало по причине организаци­онных неполадок, связанных с ликвидацией эры немого кино".
"Все повторяется. Будет и потоп, будет и Ной с тремя сыновьями, и Хам обидит Ноя, будет и Вавилонская башня, которая никогда не достроится, господа. И так далее. Ничего нового на свете не произойдет. Так что вы напрасно кипятитесь насчет новой жизни".
" Две тысячи лет он нетерпеливо ждал смерти, а сейчас вдруг ему очень захотелось жить".
"Записные книжки Ильфа".
"Вчера во мне проснулся частник. Мне захотелось торговать".
"Осторожный и непонятный юридический язык".
"Каждый человек благороден только в своей среде".
"Ах, как трудно быть красивым, когда некрасив".
"Ни пером описать, ни гонораром оплатить".
"Профессор киноэтики. А вся этика заключается в том, что режиссер не должен жить с актрисами".
"Все зависит в конце концов от восприятия: легковерные французы думают, что при 3 мороза уже нужно замерзать -- и действительно замерзают".
"О человеке, просидевшем 20 лет в крепости. Он выходит и видит свою дочь такой, с какими он боролся".
"Приказано быть смелым".
"Всеми фибрами своего чемодана он стремился за границу".
"Он за советскую власть, а жалуется он просто потому, что ему вообще не нравится наша солнечная система".
"Собака так предана, что просто не веришь в то, что человек заслуживает такой любви".
"Почему он на ней женился, не понимаю. Она так некрасива, что на улице оборачиваются.
Вот и он обернулся. Думает, что за черт! Подошел ближе, ан уже было поздно".
"Наша жизнь -- это арфа.
Две струны на арфе той.
На одной играет счастье, --
Любовь играет на другой".
"Торговала, как испанцы с индейцами".
"У нас общественной работой считается то, за что не платят денег".
"В фантастических романах главное это было радио. При нем ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а счастья нет".
" -- Нам нужен социализм.
-- Да. Но вы социализму не нужны".
"Вино требует времени и умения разговаривать. Поэтому американцы пьют виски".
"Ей четыре года, но она говорит, что ей два. Редкое кокетство".
"Сторож при морге говорил: "Вы мертвых не бойтесь. Они вам ничего не сделают. Вы бойтесь живых"".
""Край непуганых идиотов". Самое время пугнуть".
"Я не лучше других и не хуже".
"Детский утренник. Один мальчик, как говорится, уже в самом начале праздника схлопотал от мамы по морде. Он был на самом дне ямы и вдруг вознесся на вершину славы. Его вызвали на сцену и вручили ему альбом для рисования, кубики и карандаш. Детям дарили портфели из какого-то дерматина, будь он проклят. Не хватало только, чтоб им дарили председательские колокольчики и графины с водой. Достаточно войти в магазин игрушек, чтобы понять, что люди, изготовляющие эти игрушки, ненавидят детей".
" Забудьте о плохом, помните обо мне только хорошее".

И.Ильф, Е.Петров «Двенадцать стульев. Золотой теленок. Записные книжки Ильифа.»

18 февраля 2014 г., 10:04

Я перестал с ним беседовать, раз он такой, нафиг, дерганый. Только он сам опять завелся. Весь целиком такой разворачивается ко мне и говорит:
— Вот рыба — она никуда не девается. Сидит там, где и сидела, рыба. Прямо в своем, нафиг, озере.
— Рыба — это другое. С рыбой по-другому все. А я про уток говорю.
— А что в ней другое? Ничего не другое, — отвечает Хорвиц. Что бы он ни говорил, звучало так, будто он на что-то злится. — Рыбе круче приходится, зима и все такое, чем уткам, я тя умоляю. Ты башкой своей подумай, я тя умоляю.
Я целую минуту ему не отвечал. Потом говорю:
— Ладно. А что они делают — рыбы и всяко-разно, когда все это озеро — сплошь лед, сверху люди на коньках катаются и всяко-разно?
Этот Хорвиц опять ко мне разворачивается.
— Ты это, нахер, чего мелешь, — что делают? — орет он на меня. — Там и сидят, я тя умоляю.
— Но они ж не могут на лед внимания не обращать. Не могут, а?
— А кто на него внимания не обращает? Все на него внимание обращают! — говорит Хорвиц. Так разгорячился, нафиг, и всяко-разно, что я перепугался, не загонит ли он мотор свой в столб или как-то. — Они живут прямо в этом хреновом льду. Это их природа, я тя умоляю. Они замерзают прямо в одной позе на всю зиму.
— Да? А что они тогда едят? В смысле, если они напрочь замерзают, они ж не могут плавать и жратву искать, и всяко-разно.
— Их тела, я тя умоляю, — да что с тобой такое, а? Их тела питание и все такое высасывают через, нафиг, морскую траву и прочую срань, которая во льду. У них все время поры открыты. Природа у них такая, я тя умоляю. Понял теперь? — И он снова целиком развернулся и на меня уставился.

Ловец в хлебном поле

2 сентября 2010 г., 09:39

Если какая-нибудь птица заболеет в птичнике, другие налетают на нее, щиплют ее, клюют и в конце концов убивают. Верный этой хартии эгоизма, свет щедр на суровость к несчастным, осмелившимся портить ему праздничное настроение и мешать наслаждаться. Кто болеет телом или же духом, кто беден и беспомощен, тот пария. И пусть он пребывает в своей пустыне! За ее пределами всюду, куда он ни глянет, его встречает зимняя стужа — холодные взгляды, холодное обращение, холодные слова, холодные сердца; счастье его, если он еще не пожнет обиды там, где должно бы расцвести для него утешение! Умирающие, оставайтесь забытыми на своем ложе! Старики, сидите в одиночестве у своих остывших очагов! Бесприданницы, мерзните или задыхайтесь от жары на своих чердаках, — вы никому не нужны. Если свет терпимо относится к какому-нибудь несчастью, то не для того ли, чтобы приспособить его для своих целей, извлечь из него пользу, навьючить его, взнуздать, оседлать, сесть на него верхом для собственного удовольствия?

16 октября 2011 г., 15:29

Голубой рассвет растекается в полном беззвучии. За ночь стужа дочиста вылизала тонкое полотно снега на поляне. Узоры изморози. Кружевной куржак. Сосновые игры в инее. В мире ни малейшего движения. Даже река задохнулась в холоде. Мир замер. Это - моментальная фотография зимы. На память - до нескорой встречи

Иванов Алексей Алексеевич

3 января 2013 г., 00:03

- И заметил ты, Смуров, что в средине зимы, если градусов пятнадцать или даже восемнадцать, то кажется не так холодно, как, например, теперь, в начале зимы, когда вдруг нечаянно ударит мороз, как теперь, в двенадцать градусов, да еще когда снегу мало. Это значит люди еще не привыкли. У людей всё привычка, во всем, даже в государственных и в политических отношениях. Привычка - главный двигатель.

18 февраля 2013 г., 15:43

Градусника рабочим не показывали, да это было и не нужно – выходить на работу приходилось в любые градусы. К тому же старожилы почти точно определяли мороз без градусника: если стоит морозный туман, значит, на улице сорок градусов ниже нуля; если воздух при дыхании выходит с шумом, но дышать еще не трудно – значит, сорок пять градусов; если дыхание шумно и заметна одышка – пятьдесят градусов. Свыше пятидесяти пяти градусов – плевок замерзает на лету. Плевки замерзали на лету уже две недели.

Плотники

4 июня 2012 г., 13:05

... а вам честно скажу, никогда не любила Тургенева. Есть в нем что-то… фальшивое. Россию он любил? Приезжал летом, поохотиться. Разве это – любовь? Это так, потешить ретивое. А жил во Франции, с этой… Чтобы Россию любить, в ней надо жить зимой, когда сугробы по обе стороны улицы в человечий рост… когда в Питере небо черное, пустое небо, страшное, а с него белый снег сыплется.