Цитаты о зиме — стр. 11

24 февраля 2013 г., 12:57

Песнь о собаке

Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.

До вечера она их ласкала,
Причёсывая языком,
И струился снежок подталый
Под тёплым её животом.

А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.

По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать...
И так долго, долго дрожала
Воды незамёрзшая гладь.

А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из её щенков.

В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.

И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звёздами в снег.

1915

19 марта 2009 г., 13:01

"Какой сегодня день? Суббота.суббота - суб-бота. Воскресенье - свершенье, недели завершение.Неделя - не дела. В понедельник - по неделе. Вторник - день второй, пир горой. Среда - средний день, лень. Четверг - все отверг, в пятницу - сумятица.Этот год уже не тот. Века - бегущая река. Январь - для Ян и Варь.Февраль - фе, враль. Март - ммм, арт... Апрель - стучит капель. Май - не скучай. Июнь - мудрец И-Юнь.Июль - приветствие для Юль. Август - сладок, густ. В сентябре и октябре - дождь на дворе. А ноябрь с декабрем - вдвоем. Погода - полгода. Время,время..."

15 июля 2011 г., 21:50

я пришла - на твое незастолье
я пришла - на твою темноту
я пришла как обычно,незваной
на твою немоту

и как ветром балтийским - съежился-
распахнула скрипучую дверь
я вторгаюсь
врываюсь
в тишину твою - белую тень
разгорайтесь до звона лампы
суетись по бокалам вино
я пришла о твоем молчаньи
говорить,о чем?-все равно-
о любви и о прошлом снеге
что нанес над прошлым сугроб
о весенней капели
что растопит проруби гроб
и поймем друг друга
и сразу -
с полуслога - друг друга поймем
обменявшись зажмуренным взглядом
в спальню тихо себя поведем

соберу я свои чемоданы
и приду к тебе жить навсегда
и тогда- зарубцуются раны
говорить не захочется.Да.

26 января 2013 г., 09:01

Бывают погоды, когда зима, словно озлившись на человеческую немощь, призывает к себе на помощь суровую осень и работает с нею сообща. В беспросветном, туманном воздухе кружатся снег и дождь. Ветер, сырой, холодный, пронизывающий, с неистовой злобой стучит в окна и в кровли. Он воет в трубах и плачет в вентиляциях. В темном, как сажа, воздухе висит тоска… Природу мутит… Сыро, холодно и жутко…
Точно такая погода была в ночь под Рождество тысяча восемьсот восемьдесят второго года, когда я еще не был в арестантских ротах, а служил оценщиком в ссудной кассе отставного штабс-капитана Тупаева.

— «Крестьянин, торжествуя, обновляет путь… обновляет…»
— «Торжествуя…» — продолжал размышлять Прачкин. — Влепить бы ему десяток горячих, так не очень бы торжествовал. Чем торжествовать, лучше бы подати исправно платил… Восемь рублей — экая важность! Не восемь тысяч, всегда отыграться можно…
— «Его лошадка, снег почуя… снег почуя, плетется рысью как-нибудь…»
— Еще бы она вскачь понеслась! Рысак какой нашелся, скажи на милость! Кляча — кляча и есть… Нерассудительный мужик рад спьяну лошадь гнать, а потом как угодит в прорубь или в овраг, тогда и возись с ним… Поскачи только мне, так я тебе такого скипидару пропишу, что лет пять не забудешь!.. И зачем это я с маленькой пошел? Пойди я с туза треф, не был бы я без двух…

25 апреля 2013 г., 18:03

Надо было любить одного и жить с одним, и это должен был быть один и тот же человек, от которого всё терпеть, и быть верной, и не видеть ни глупости, ни уродства, и любить запах, не уставать и угождать, и не ждать воздаяния, и во веки веков, пока не разлучит нас... Не вышло.

Они всё время были втроем, и самое страшное было – что это его устраивало.

ничего легкого не получалось, да и не могло получиться.
Потом, когда всё прошло, он проанализировал ситуацию и понял, что самым главным в их отношениях были трудности.

Не надо изменять жизнь к лучшему, вы не Philips.
Помните старую остроту: новая жизнь с понедельника уже к среде становится хуже старой? Ужас в том, что, как и любая хорошая шутка, эта содержит не долю правды, а только правду, причем почти всю. История человеческих заблуждений знает романтические высоты – вечный двигатель, эликсир молодости, средство от облысения и дружбу между мужчиной и женщиной. Стремление улучшить жизнь, причем всю и немедленно, не входит в этот перечень по той причине, что этому заболеванию подвержены все, а что свойственно каждому, то не отклонение, а норма. Любой из нас – вирусоноситель, но в ослабленном организме и при неблагоприятных условиях зараза начинает развиваться.
Пример номер один, медицинский. Мой друг N бросил пить. В течение первой недели страдали только окружающие, которым он, изловив по дороге (многие спешили по важным делам), рассказывал, что совершенно не мучается, не испытывает никакой тяги выпить и желает человечеству того же. К концу второй недели, однако, картина осложнилась: идеалист продолжал делиться наблюдениями над организмом, но они приобрели грустную окраску. Почему-то опухли у него суставы, в чем каждый мог убедиться. Наладился сон, но пропал аппетит (в дальнейшем – наоборот). Через месяц врачи – у которых в течение предшествующей жизни N не бывал – махнули на пациента рукой, еще раз доказав, что медицина пока не наука, а искусство. На сорок седьмой день N развязал рывком, в результате чего споткнулся на лестнице и едва не вывихнул запястье. Опухоли суставов прошли только через полгода, общественная активность восстановилась не полностью и по сей день.
Пример номер два, исторический. Великая Октябрьская социалистическая революция произошла 25 октября (7 ноября) 1917 года. Я пишу эти строки 4 января (22 декабря) 1996 (5) года. Необходимости развивать мысль не вижу.
Пример номер три, психологический. Один человек любил и был любим. Ну и, спрашивается, какого ему еще было надо? Нет, он решил всё наладить. Он разошелся с одной, обидел другую, порвал с друзьями и уехал в город Новодомнинск на постоянное место жительства, чтобы найти там полное и окончательное счастье в абсолютном единении с возлюбленной. Она-то уже вернулась, только плачет часто, он же подумывает о фиктивном браке с целью получения новодомнинской прописки.

Итак, не будем желать друг другу никакого нового счастья. Счастье может быть только продолжением старого.

Как хочется, чтобы нас поощрили за отличные знания и примерное поведение. Чтобы вызвали, внимательно выслушали, убедились, что мы всё выучили и поняли, как велено в хрестоматии. Чтобы потом долго хвалили, вписали пятерку в журнал и дневник и поставили в пример лентяям.
Мы жаждем, чтобы наш праведный труд был вознагражден палатами каменными, чтоб добрая слава бежала, а дурная лежала, чтобы умным везло, трезвых Бог берег, а простота считалась гораздо лучше воровства. Мы хотим справедливости вопреки вековой народной мудрости.
О, как обидно! Пашешь, как карла, притом и от природы неглуп, и плохого ничего никому не сделал, а денег нету, в семье беспорядок, и сосед, закончивший евроремонт в своей квартире, бросает бычки перед твоей дверью. В профессиональной сфере известен только знакомым, да и те, кажется, посмеиваются за спиной. Опять денег нету. Ты к ней весь с душою и потрохами, ни на кого даже не смотришь, ну, тот один раз не считается, и она не знает, но тем не менее как-то недостаточно радостно выглядит и на шею бросается не издали. Ну и денег нету, конечно.
Но справедливости хочется. Хочется, чтобы хорошие люди объединились, вор сидел в тюрьме, любовь побеждала смерть, добро торжествовало и в финале выходило кланяться. Хочется, чтобы вас ценили по достоинству и любили не в зависимости от своевольной души любящего, а в соответствии с вашими заслугами.
Не будет этого. Не хотелось бы вас огорчать – но не будет этого на земле. Я даже не уверен, что есть покой и воля.
А есть только такая жизнь, какая есть.
За это ей спасибо.

Во всяком личном деле последняя запись так и называется – действующая. С такого-то по наст. время.
Настоящим временем, следовательно, считается текущий момент. А всё остальное – прошлое совершённое и несовершённое и любое будущее – считается временем ненастоящим. И то правда: ведь времена эти существуют только в нас, в воспоминаниях и надеждах, в любви и страхе, а вне нас существует только самое настоящее, неподдельное время – сейчас.
И вот оно-то, кажется, истекает и уже почти истекло.

Да, очень хочется, чтобы все было хорошо.
Но не получается.
Самые удобные, необходимые, привычные вещи ломаются или рвутся. Только привык – раз – и нету. Черт его знает, что такое. Вот и сейчас: пост, а черта помянул. И ведь не хотел, а вырвалось как-то...
Успокойтесь, ребята, – всё хорошо никогда не будет, и с этим надо жить. Надо пыхтеть, мучиться, стараться, делать для самого себя вид, что усилия обязательно увенчаются успехом, изумляться неудачам, считать себя обделенным, проклинать горькую и несправедливую свою судьбу, призывать Божьи кары на головы недоброжелателей и врагов, кощунственно подумывать о собственноручном прекращении своих мучений...
Надо страдать.
Потом, отстрадавши до полной пустоты и легкости, с опухшей от бессонницы и бесслезных рыданий рожей надо – а куда деваться-то? – выйти на улицу.
Там, на улице, надо обнаружить грязные останки зимы, прозрачное до самых высших сфер небо и желтые катышки мимозы, осыпавшиеся на рукав твоего плаща, которым нечаянно когото задел.
Там надо встать в глубочайшую лужу у края тротуара – и поделом, потому что транспортный поток пешеходу следует пережидать, не сходя на мостовую.
На улице необходимо почувствовать сквозняк, летящий за огромным джипом величиной с грузовик, за темными стеклами которого вырисовываются хорошо обтянутые гладкой кожей молодые лица, холодные и совершенно лишенные мысли, как у античных статуй.
На улице надо обнаружить много нового – беременных, они всегда после зимы в жутком количестве; антинациональные – прежде всего по форме, но и по содержанию тоже – вывески, которых сильно прибавилось; милиционеров в ватных серых костюмах с облезлыми автоматами; лезущих в душу продавцов голландских роз...
Надо жить.

Пришел хороший знакомый, сказал, что главная наука не суворовская наука побеждать, а бабушкина наука терпеть поражение.
То есть он ее не назвал бабушкиной, это уже я добавил – ведь старушки обычно так советуют: «Терпи, милый, Господь терпел и нам велел...» Хотя сами, между прочим, бывают весьма нетерпеливы и даже нетерпимы в очередях и других общественных местах, но это уже другой разговор...
Очень точный русский оборот речи: «Потерпеть поражение». По-английски ему в каком-то смысле, мне кажется, соответствует: «Победитель не получает ничего». Хотя, конечно, чувствуется большая разница в психологии. Их интересует всё преодолевший энергичный human being – что за приз его ждет? Вековая мудрость повешенных пиратов и прозевавших свою жилу золотоискателей подсказывает – шиш с маслом. Тут есть определенная лексическая гордыня: все-таки победитель! Хотя, увы, жизнь тебя обдурила, но ты дошел, добился, достиг, и пусть из лотка течет чистая водичка, а на дне только простой песок, но вот оно, Эльдорадо вокруг, унылые камни и поваленный ветрами подлесок – ты победитель, и пусть теперь перекидывают через рею пеньковый конец с петлей.
А терпеть поражение надо сразу, лучше всего не вступая в сражение с жизнью. Так легче. Если мир захочет поиздеваться над тобой особенно изощренно, он может сам подбросить, вынести на пенистом, грязно-желтом, в клочьях гребне волны. Ты успеешь увидеть очень яркое небо в узком просвете между клубящихся чернотой туч, но тебя тут же перевернет, швырнет мордой о колючую воду – всё, сеанс окончен, будь здоров и не кашляй... Потерпи поражение, потерпи, милый. Дело не в том, умеешь ты или не умеешь выныривать, – авось вынырнешь, если не расслабился наверху, не принял победу как должное, а падение как несправедливость.
Несправедлив, незаслужен только выигрыш. Всякая потеря – по заслугам нашим.

Труднее всего из горьких жизненных реалий осознается и принимается нами неизбежность дисгармонии. Противоречия между людьми объективны, конфликты интересов неизбежны и вечны, всеобщая любовь недостижима в мире сем, а попытки ее достижения на земле увеличивали ненависть, и рифмовалась с нею, как заведено, лишь кровь.
Я никак не мог примириться с тем, что учительница истории меня терпеть не могла. Учился я всегда хорошо, хотя из всех способностей обладал лишь двумя: фотографической памятью на любой практически текст и сообразительностью, умением быстро схватывать. Это сочетание работало до поры, с ним я получил в школе медаль и отлично закончил университет – дальше его оказалось мало, для работы потребовалось нечто более специфическое, так что инженером я стал отвратительным, но не о том сейчас речь... Во всяком случае, школьную историю с государством Урарту, развитием мануфактур и республикой в кольце фронтов я заучивал с одного чтения не хуже всего прочего: экономической и политической географии, неорганической и органической химии, английских модальных глаголов, правила буравчика (почему-то вызывавшего в классе смех) и, уж конечно, способа восстановления перпендикуляра к данной прямой с помощью циркуля. Как, впрочем, и только что вышедших после перерыва «Двенадцати стульев».
Но учительница за Урарту поставила мне тройку без объяснения причин, в мануфактурах поймала на извращении Энгельса, кажется, в сторону объективного идеализма (хотя переврать цитату я физически не мог, запоминая учебники просто страницами, едва ли не вместе с номерами), а когда я рассказывал о сжимающемся огненном кольце, вдруг прервала и со словами «Хватит ухмыляться!» вообще влепила пару. Хотя, видит бог, не ухмылялся я и вообще был еще почти вполне правоверным советским школьником, пионером и комсомольцем – ну, если не считать узких брюк и набриолиненного кока, да и то в меру и только на вечера, на которые она не ходила.
В общем, едва я вытянул историю – и то, вероятно, директор настоял, чтобы историчка не портила аттестат медалисту.
Позже я много раз сталкивался с такой необъяснимой неприязнью и даже ненавистью со стороны разных мужчин и женщин. Однокурсница, причем из нашей компании, которой я не сделал ничего плохого, даже не ухаживал; доцент, ведший матанализ, мне вполне симпатичный; сослуживица, даже не скрывавшая какого-то почти физического отвращения; приятель, считающий возможным по праву дружбы говорить в глаза гадости...

Близкие люди, утешая, склонны были объяснять всё примитивно материалистически: ревность, зависть, карьерное соперничество... Меня эти объяснения почему-то раздражали. Чтото я чувствовал в них не то, какую-то неполноту, даже фальшь. Только в последние годы, когда додумывать многое до конца стало необходимо, – уже на потом не отложишь, все меньше остается этого «потом», – какие-то более или менее основательные объяснения начал я различать в тумане, окутывающем отношения с людьми. И, как ни странно, объяснения эти оказались близки к тем, примитивным. Но как-то... метафизически, что ли. Не реальному успеху завидует человек, не к конкретной сопернице ревнует женщина, не в деньгах счастье и не в наличии их у другого – несчастье.

Просто тесновато людям в мире, и отпихивают они друг друга, чтобы попасть под высший Взгляд. И есть такие, что никак не могут под этим Взглядом оказаться вместе. Может, дело в разной знаковой системе, как у кошки с собакой: одна машет хвостом из любви, другая из раздражения.

...А учительница истории однажды не выдержала и прямо в лицо мне, пацану, прошептала раздельно, тяжело дыша: «Ну ты еще хлебнешь... умник, выскочка... вспомнишь меня...» И ведь права была: и хлебнул, и вспомнил вот.

Я смотрю в зеркало. Вижу пожилого дядьку в сильно потертых любимых вельветовых портках и обвислом пиджаке с заплатками на локтях. Вот, собственно, и всё, что оказалось нужно. Значит, не стоило воевать против советской власти в виде завуча и комсомольской организации? Не знаю, не знаю...
Принято не слишком распространяться об этом, – что носишь и что носил, как причесываешься, – особенно среди мужиков. Между тем достаточно минимальной наблюдательности и внимательности, чтобы понять, какое большое место всяческая чепуха такого рода занимает в жизни и в мыслях вполне солидных людей! Мы живем при первом главе государства с безукоризненным пробором, способном надеть даже смокинг, если надо для вхождения в «Большую восьмерку». Наши оппозиционеры пахнут Chanel Egoist и одеваются от Boss. И наших пацанов не отличишь уже от любых других.

Любовь всегда несчастная. Счастливой может быть семья, дружба, целая жизнь. Но любовь – состояние болезненное, какое уж тут счастье... Преодолевая заложенный нашей животной природой эгоизм, иногда пересиливая инстинкт самосохранения, противоестественным образом предпочитая себе самим иное существо, мы погружаемся в это безумие, безумие в строгом смысле слова. Ум подсказывает: очнись! Присмотрись повнимательнее, ничего там нет, кроме собственной твоей лихорадки, галлюцинаций, жажды увидеть. Не делай глупостей, не ныряй вниз головой на мелком месте, хрустнут шейные позвонки и всплывешь, сломанный, вниз лицом – нет, не хотим слушать рассудка. А он продолжает бубнить: угомонись, вспомни, что кончается всё, кончится и это, а назад не отыграешь, всё будет порушено, а на руинах построенный замок окажется раскрашенной под камень фанерной будкой, и легкий ветерок времени поколышет его раз-другой, да и завалит, – нет, прём, словно слепые.
Так любят, когда действительно любят. Так любят женщину или мужчину, ребенка, родину, идею и свои воспоминания молодости. За такую любовь идут на всё и всем жертвуют – в том числе и самим объектом любви. Возлюбленного изводят ревностью и желают ему одного – либо со мной, либо в гроб. Ребенка балуют, ненавидят его друзей и жену и превращают его в кисель.

За родину бьются, пока не превращают ее в изрытую воронками пустыню. За идею и ее неизменность борются, пока она не умирает сама собой. Молодость пытаются вернуть любыми средствами, а добиваются ценой инфаркта только одного – становятся посмешищем.
Это всем известно.
Поэтому мудрые отказываются от любви. Любовь есть желание соединиться, преодолеть свою частичность и, слившись с любимыми, стать целым. Но, как всякое желание, оно неисполнимо до конца. А неисполненное желание есть несчастье.
И постигший жизнь отказывается от желаний. И от любви, конечно, в том числе. Некоторые позволяют себе любить только ближнего вообще и Бога – тоже вообще. Но и тут полное соединение весьма трудно и, скорее всего, недостижимо, так что и от этого желания надо отказаться. Надо отказаться от щемящего, причиняющего боль стремления к счастью.

Мизансцена такая: угол дома; предводитель мотоциклистов в клеенчатой, как бы кожаной куртке – вполоборота ко мне; его дама – единственная в компании – тоже вполоборота, но другим профилем; малый держит свою возлюбленную за горло и лупит затылком о вышеотмеченный угол.
Я, совершенно не учтя еще троих angels of Hell, вполне способных раскатать меня в пергамент, кладу руку на клеенчатое плечо, отдираю рыцаря от дамы, разворачиваю к себе в фас и говорю – мол, ты чего, мужик, ты че... И получаю, естественно, с правой с оттягом точно в левый угол подбородка (до сих пор костная мозоль прощупывается) и, главное, прикусываю ... ... ... язык! Больно чудовищно! Имея уже соответствующий опыт и озверев от боли, притягиваю поближе оппонента за псевдокожаные грудки, резко поднимаю согнутую в колене ногу – и попадаю точно в цель в соответствии с рекомендациями «Гавриилиады». Малый закатывает глаза и валится на землю. Тут же появляется старшина и, лениво заломив мне руку, ведет в «червонец» (десятое отделение милиции, как раз в центре города моей юности). Позади везут за рога свой транспорт друзья побежденного, идет его дама, уже поправившая прическу и вполне вроде целая, а милицейский «газон» с бесчувственным телом объезжает дальней дорогой, но прибывает все равно раньше нас.
Так что, когда со мною беседует дежурный лейтенант, тело уже лежит на жесткой деревянной скамье, которые в отечественных казенных домах с гоголевских времен, и тяжело дышит, не открывая глаз и пуская мелкие пузыри слюны. Друзья его сидят в коридоре, и я знаю, что они дождутся моего выхода...

Соединение русского языка с народным умом дает потрясающий результат. Например: «Дуракам закон не писан».
Обратите внимание – это надо понимать не в том смысле, что для очень глупых людей сделаны исключения в законодательстве, а в том, что они сами их для себя делают. И сами придумали анекдот о привилегиях, помните? Разрешается переходить на красный свет, стоять под стрелой, заплывать за буйки...
Похоже, что мы все не очень умны.
Замечаю в себе почти уверенность, что на меня не распространяются многие физические и ряд исторических законов. То же самое замечаю во многих соотечественниках. Европейцы же и американцы производят впечатление твердо знающих, что каждый подпадает под общее правило. Вероятно, поэтому они верят в кредит, ждут зеленого на переходах и предохраняются от вируса иммунодефицита человека.
Отечественной натуре всё это равно противно. Другие не успеют, а я проскочу...
Глубокая и искренняя вера, что закон всемирного тяготения придуман из вредности и его можно обойти, если исхитриться. Все умрут, но я-то вряд ли...
Ожидание счастья просто так, вечной любви вопреки дурным зубам и мерзкому характеру, таланта, который невозможно пропить. Всем несдобровать, но я же меру знаю...
Нездоровый образ жизни, содержание вредных компонентов в воздухе, всего в три раза превышающее норму, предупредительный выстрел в голову и контрольный в случайного прохожего – это всё происходит с другими. Да, открываю дверь, ничего не спрашивая, но ведь жив до сих пор...
Любая попытка сохранить нашу собственность, наше здоровье и нашу жизнь воспринимается как самое жестокое ограничение свободы. Лагеря, цензуру и введение танков мы еще можем вынести. Но замечание гаишника за превышение скорости на гололеде! Да пусть сам подышит, а я и не такой ездил...
Поскольку же народ мы коллективистский (по родной терминологии – соборный), то сложение веры в исключительность каждого с ревнивым желанием одинаковости всех порождает убежденность в нераспространении мировых правил на нашу зону неустойчивого земледелия. У нас особый путь! На красный, под стрелу и за буйки.
Нам не писан закон.
Ну-с, как угодно, господа. Пошли на красный.

4 августа 2014 г., 12:53

Мысль, которая не позволяет всем нам — червям, рыбам и людям — слишком возгордиться: большая часть истории жизни была историей одноклеточных организмов. Почти все, о чем мы говорили до сих пор: животные с конечностями, головами, органами чувств или хотя бы с каким-то планом строения тела, — существовало на Земле лишь на последнем, меньшем промежутке истории ее существования. Мы, палеонтологи-преподаватели, чтобы показать, как невелик этот промежуток, нередко используем аналогию между всей историей Земли и одним календарным годом. Представим себе, что все 4,5 миллиарда лет существования Земли — это единственный год, где 1 января возникла наша планета, а полночь 31 декабря — настоящее время. Жизнь появилась на Земле где-то зимой или в самом начале весны, но вплоть до осени единственными живыми организмами были одноклеточные микробы, такие как бактерии, водоросли и амебы. Животные возникли, по-видимому, только в ноябре, а люди — вечером 31 декабря. Как и все остальные животные и растения, населяющие Землю, мы довольно поздно явились на этот праздник жизни.

27 мая 2012 г., 08:27

На днях повалит снег...(Франсис Жамм)

На днях повалит снег. Пытаюсь прошлый год
припомнить — все мои печали и заботы.
Но если б у меня тогда спросили: «Что ты?» —
сказал бы: «Ничего, до свадьбы заживёт».

Я взаперти сидел и думал. Жар в камине,
снег тяжело валил, шло дело к январю.
Зря думал. Вот опять сижу один, курю —
всё точно как тогда. А года нет в помине.

Как тонко пахнет старый мой комод.
А я был просто глуп, не понимал упорства
таких вещей и чувств. Ведь, право же, позёрство -
пытаться то изгнать, что в нас давно живёт.

Целуемся в молчанье, плачем тоже, —
зачем же мысли нам? Зачем потоки слов?
Всё ясно и без них. Знакомый звук шагов
речей сладчайших слаще и дороже.

Мы звёздам имена даём, нам невдомёк —
им не нужны названья и приметы;
не стоит подгонять прекрасные кометы,
в безвестность торопить и сокращать их срок.

Опять зима, но где те горести, заботы?
Припомню и опять забуду прошлый год,
и если б у меня теперь спросили: «Что ты?» —
сказал бы: «Ничего, до свадьбы заживёт».

Il va neiger dans quelques jours. Je me souviens
de l’an dernier. Je me souviens de mes tristesses
au coin du feu. Si l’on m’avait demandé : qu’est-ce ?
J’aurais dit : laissez-moi tranquille. Ce n’est rien.

J’ai bien réfléchi, l’année avant, dans ma chambre,
pendant que la neige lourde tombait dehors.
J’ai réfléchi pour rien. À présent comme alors
je fume une pipe en bois avec un bout d’ambre.

Ma vieille commode en chêne sent toujours bon.
Mais moi j’étais bête parce que ces choses
ne pouvaient pas changer et que c’est une pose
de vouloir chasser les choses que nous savons.

Pourquoi donc pensons-nous et parlons-nous ? C’est drôle ;
nos larmes et nos baisers, eux, ne parlent pas
et cependant nous les comprenons, et les pas
d’un ami sont plus doux que de douces paroles.

On a baptisé les étoiles sans penser
qu’elles n’avaient pas besoin de nom, et les nombres
qui prouvent que les belles comètes dans l’ombre
passeront, ne les forceront pas à passer.

Et maintenant même, où sont mes vieilles tristesses
de l’an dernier ? À peine si je m’en souviens.
Je dirais : laissez-moi tranquille, ce n’est rien,
si dans ma chambre on venait me demander : qu’est-ce ?

2 июля 2014 г., 19:33

* * *
Пламенея над городом белым
Через стёкла морозного льда,
Её лампа вдали голубела
Над судьбою моей, как звезда.

В убелённом метелью просторе
Дремлет дальняя цепь фонарей, –
О былое, безгрешное горе
Лишь о ней, незабвенной, о ней!

Плавный вальс, и напевы, и пары,
А на стуже, за сонным драпри –
Облечённые в иней бульвары,
Без конца, без конца фонари.

Незабвенной и горькой святыней
Будешь ты до конца моих дней,
Ты, мерцавший над городом иней,
Ты, сверкавшая цепь фонарей.

И казались таинственным даром
Каждый угол, урочище, сад,
Ветви белые над тротуаром,
Нависавшие из за оград.

И далёко внизу, под балконом,
Я едва различал, как во сне,
Что идёшь ты под снегом влюблённым
Не со мной, – не за мной, – не ко мне.

18 апреля 2011 г., 08:24

самые темные часы ночи обычно возвещают рассвет: так в январе, на переломе года, ледяной ветер над опустевшей землей поет отходную зиме и в то же время несет привет грядущей весне. Но гибнущие птицы не могут понять, что означают эти порывы, от которых они замерзают, и страдающая душа еще меньше способна распознать в самой бездне боли начало освобождения.

образно

22 сентября 2014 г., 05:47

“Теперь Муми-тролль ни капельки не сомневался в том, что зима придумала эту метель: ведь ей надо раз и навсегда доказать, что от нее все равно не спастись.
И надо же было сначала обмануть его роскошным хороводом медленно падающих пушистых снежинок, а потом устроить вьюгу и бросить весь этот красивый снег ему в мордочку. И как раз тогда, когда он думал, что начинает любить зиму.”

20 марта 2011 г., 22:23

– Слепить снеговика – это слишком легко, – объявила она. – Нужно превратиться в снеговика – стоять, пока тебя сплошь не облепят хлопья, или сделаться надгробным изваянием – лечь на землю и ждать, пока целиком не покроешься снегом.
Розелина взглянула на подругу с недоверчивым восхищением.
– Значит, так: ты будешь снеговиком, а я – надгробной статуей, – постановила Плектруда.
Подружка не осмелилась противоречить. И вот они обе очутились под снегом – одна лежа, другая стоя. Последней быстро надоела эта странная игра: у нее застыли ноги, и ей хотелось двигаться, а не превращаться в живой памятник: кроме того, ей стало скучно, ибо, для вящего сходства со скульптурами, говорить было запрещено.
А лежачая статуя ликовала. Она держала глаза открытыми, точно мертвец, которому еще не успели опустить веки. Когда ее тело коснулось земли, она покинула его, отрешившись и от ощущения леденящего холода, и от физического страха смерти. Осталось только лицо, обращенное к всесильным небесам.
Забыто было даже девчоночье кокетство – лежачая статуя отбросила все, что могло поколебать ее решимость и оказать сопротивление недоброй стихии.
Ее широко открытые глаза созерцали самое захватывающее зрелище в мире – смерть, разбитую на мириады белых пылинок смерть, которые сыпались сверху, как разрозненные частицы огромной тайны.
Иногда ее взгляд обращался к телу, которое снег запорошил прежде лица, так как одежда не пропускала наружу тепло. Затем глаза вновь поднимались к облакам; щеки мало-помалу остывали, вскоре снежный покров лег на них тонкой вуалью, и статуя сдержала улыбку, чтобы не повредить элегантности белого флера.

15 июля 2012 г., 21:23

В мире есть не только нужное, полезное, но и красивое. С того времени, как человек стал человеком, с того мгновения, когда он засмотрелся на лепестки цветка и вечернюю зарю, он стал всматриваться в самого себя. Человек постиг красоту.
Красота — это глубоко человеческое. Красота существует независимо от нашего сознания и воли, но она открывается человеком или постигается, живет в его душе, не было бы нашего сознания, не было бы и красоты. Мы приходим в мир для того, чтобы постигнуть красоту, утвердить, создать ее.
Красота — это радость нашей жизни. Человек стал Человеком потому, что увидел глубину лазурного неба, мерцание звезд, розовый разлив вечерней зари, прозрачную дымку степных просторов, багровый закат перед ветреным днем, трепетание марева над горизонтом, синие тени в сугробах мартовского снега, журавлиную стаю в голубом небе, отражение солнца в мириадах капель утренней росы, серые нити дождя в пасмурный день, фиолетовое облако на сиреневом кусте, нежный стебелек и голубой колокольчик подснежника — увидел и, изумленный, пошел по земле, создавая новую красоту. Остановись и ты в изумлении перед красотой — и в твоем сердце расцветет благородство. Перед человеком открылась радость жизни потому, что он услышал шепот листьев и песню кузнечика, журчанье весеннего ручейка и переливы серебряных колокольчиков жаворонка в горячем летнем небе, шуршанье снежинок и стон метели, ласковое плесканье волны и торжественную тишину ночи — услышал и затаив дыхание слушает сотни и тысячи лет чудесную музыку жизни. Умей и ты слушать эту музыку. Дорожи красотой, береги ее.

9 октября 2012 г., 23:04

Единственная радость в
жизни героини - это прогуляться в метель без зонтика и без шляпы. Мы знаем,
что шляпка у нее есть (весьма элегантная вещичка); мы заметили ее на гвозде
за дверью в комнате у героини; но, отправляясь погулять ночью во время
метели (сопровождаемой громом), героиня всегда заботливо оставляет ее дома.
Наверное, ее беспокоит, как бы шляпка не испортилась от снега, а она женщина
аккуратная.
Всякий раз она берет с собой ребенка. По ее мнению, метель действует
освежающе. Ребенок не согласен с этой точкой зрения. Он заявляет, что ему
холодно.
Портит ей удовольствие во время таких прогулок только снег: всякий раз
подстережет и гоняется за ней по пятам. Нет героини на сцене-стоит дивный
вечер; но вот она выходит на порог - и сразу же поднимается вьюга. Снег
валит все время, пока она на сцене; не успеет она уйти, как опять
устанавливается ясная погода, которая и держится до конца представления.
Распределение снега по отношению к этой бедной даме крайне несправедливо.
Наиболее густой снег идет именно в той части улицы, где устроилась посидеть
героиня. Нередко героиня усаживается в самой гуще снегопада, а в это время
на другой стороне улицы сухо, как в пустыне. Перейти дорогу героине
почему-то никогда не приходит в голову. Однажды необычайно злостный снежный
вихрь, преследуя героиню, сделал три круга по сцене и, наконец, вместе с ней
удалился (направо).

9 января 2014 г., 14:48

Оглядываясь назад, понимаешь, что настоящее Рождество бывает только в детстве. Те праздники, теперь безнадежно далекие, — это огоньки нарядных витрин, поленья, потрескивавшие в камине, пушистый снежок. Они пахли жареной индейкой. В них звучали голоса моих братьев, читавших вслух Новый Завет: «Как наконец Она родила Сына Своего первенца, и он нарек Ему имя: Иисус». Остальные Рождества, сохраненные на жестком диске твоей памяти, мало похожи на эти. В семидесятом я встречал Рождество на танкере «Пуэртольяно», у мыса Доброй Надежды под завывание ветра. В девяносто третьем мы с Маркесом сидели в каком-то окопе в Мостаре. То было время погибшей невинности, о котором я предпочел бы поскорее забыть. Нарядные ясли напоминают тебе о танке в израильской Меркаве, а рождественский снег — о том, как тяжело копать могилы в заледеневшей земле после того, как полиция Чаушеску сделала свою работу. «Дом, в котором ты теперь живешь, такой темный», — причитала вдова на бухарестском кладбище двадцать пятого декабря. Никакие рождественские песенки не заглушат эту.
Конечно, еще остаются дети. Когда видишь их, закутанных в шарфы, в нарядных вязаных шапках, начинает казаться, что игра стоит свеч. Невинность и все такое. Беда в том, что, стоит приглядеться к этим милым сорванцам, и становится не по себе. Начинаешь понимать, что в наш век скверного телевидения, всеобъемлющего потребления и чудовищного легкомыслия дети превратились в нелепые карикатуры на взрослых. Ты предлагаешь им Рождество по своим меркам: пустые коробки и оберточная бумага под елкой, которую бездумно срубили в стране, где лесов почти не осталось, а те, что остались, горят. Хотя, возможно, маленькие негодяи не желают ничего другого, потому что они твои дети, сотворенные по образу и подобия нашего общества. У нас такое Рождество, какое мы заслуживаем: эгоистичное, продажное, лицемерное, глупое, равнодушное, и такое же фальшивое, как Санта-Клаус у входа в Английский Двор. Взрослые разучились дарить своим детям такое Рождество, какое создавали для нас родители. Мы не такие благородные, как они, мы хуже, мы слишком мало страдали и мало любили. Раньше кредитная карточка решала не все. Смысл праздника был не в деньгах или подарках, а в семейном тепле, дружбе и любви.

2 ноября 2014 г., 21:47

Роберт Рождественский. Монолог женщины

Вот ведь как... явилась первой! Надо было опоздать,
Где-нибудь в сторонке встать...
Что поделать - сдали нервы...
Шла, как будто на экзамен, с пятницы считала дни...
Как же: встреча под часами...
Под часами... вот они...
А его на месте нет! (Как некстати нервы сдали!)
Ну, еще бы, на свиданье, не была я столько лет!
Даже страшно подсчитать....

Что ж я: рада иль не рада? Там увидим...
Только надо, надо было опоздать....
Дура! Сделала прическу, влезла в новое пальто,
Торопилась, как девчонка! Прибежала! Дальше что?

Современная женщина, современная женщина!
Суетою замотана, но, как прежде божественна!
Пусть немного усталая, но, как прежде, прекрасная!
До конца непонятная, никому не подвластная!

Современная женщина, современная женщина!
То грустна и задумчива, то светла и торжественна!
Доказать ее слабости, побороть ее в дерзости,
Зря мужчины стараются, понапрасну надеются!

Не бахвалится силою, но на ней, тем не менее,
И заботы служебные, и заботы семейные!
Все на свете познавшая, все невзгоды прошедшая,
Остается загадкою современная Женщина!

Ромео моего пока что незаметно...
Что ж, подождем его, я очень современна!
Порой берет тоска: ведь нужно быть, к примеру,
Кокетливой (слегка!) и неприступной (в меру!).

Все успеваешь ты: казаться беззаботной
И покупать цветы себе, идя с работы.
Самой себе стирать, себе готовить ужин.
Квартиру убирать с усердием ненужным...

Подруге позвонить - замужней и счастливой
И очень мудрой слыть, быть очень терпеливой.
Выслушивать слова и повторять, не споря:
Конечно, ты права! Мужья - сплошное горе...

И трубку положить, спокойно и устало
И, зубы стиснув, жить, во что бы то ни стало!
И маяться одной, забытой, как растенье,
И ждать очередной проклятый день рожденья...

И в зеркало смотреть и все морщины видеть.
И вновь себя жалеть. А чаще - ненавидеть!
Нести свою печаль, играть с судьбою в прятки.
И плакать по ночам. А утром быть в порядке!

Являться в институт и злиться без причины...
Ну вот они идут по улице - мужчины!
Красавцы на подбор, с достоинством спесивым
Самодовольный пол, считающийся сильным!

Как равнодушны вы и как же вы противны!
Изнеженные львы, потасканные тигры!
Глядящие людьми, стареющие телом....
Ну где он, черт возьми?! И в самом деле, где он?

...Скорая помощь по городу, словно по полю!
Голос вселенской беды, будто флаг, вознеси...
(Господи, может быть, что-то случилось с тобою?!)
Улица вся обернулась и замерла вся.

Воплем тугим переполнены сердце и память.
Он оглашает: Успеть бы! Успеть бы! Успеть!..
Вновь с телефонного диска срывается палец!
Скорая помощь пронзает застывший проспект...
Мир озирается. Просит любовь о спасенье.

И до сих пор неподвластны толпе докторов-
Рушатся самые прочные дружбы и семьи.
А у певицы горлом не песня, а кровь!
Голос несчастья над городом мечется снова...

Странно, что в эти минуты, всему вопреки,
Веришь в извечную помощь тихого слова.
В скорую помощь протянутой доброй руки....

...Ну приди же, любимый, приди, одинокой мне быть запрети.
Приходи, прошу, приходи. За собою меня поведи...
Стрелки глупые торопя, не придумывая ничего,
Я уже простила тебя, повелителя своего.

Все обычно в моей мечте, я желаю - совсем не вдруг-
Быть распятою на кресте осторожных и сильных рук!
Что бы стало нам горячо, а потом еще горячей!..
И уткнуться в твое плечо. И проснуться на этом плече...

Вот видишь, тебя и любимым назвать я успела!
Не надо бы - сразу... Ведь лучше - когда постепенно.
Ведь лучше - потом, лучше после ...
Любимый, послушай, ведь лучше...
Но где я найду это самое лучше?!

О, если бы знал ты, любимый, как страшно и дико
Давать о себе объявленья в газету:
Блондинка, вполне симпатичная, добрая, среднего роста...
Ее интересы: домашний уют и природа.
Имеет профессию, ищет надежного друга...
О, если бы знал ты, как все это пошло и - трудно...

Порой, в темноте, рассуждаю я очень спокойно:
Пройдет одиночество это, наступит другое,
Наступит пора и закружатся листья из меди.
В окошко мое постучит одиночество смерти....

Нет, я не пугаюсь. Я знаю, что время жестоко.
Я все понимаю. И все принимаю.
Но только тому одиночеству я не желаю сдаваться!
Хочу быть любимой! Живою хочу оставаться!
Смеюсь над другими и радуюсь дням и рассветам!
И - делаю глупости! И не жалею об этом!
Дышу и надеюсь... О, господи, как это больно!..

Вот видишь, любимый: я вот она - вся пред тобою!..
Слова мне скажи! Ну, пожалуйста, нет больше мочи!..
Чтоб только не молча! Слова говори мне, слова говори мне - любые!
Какие захочешь, чтоб только не молча, любимый!
Слова говори мне. Без этого радость - не в радость...
Скажи, что со мной хорошо. И что я тебе нравлюсь.
Скажи, что ты любишь меня! Притворись на мгновенье!
Соври, что меня не забудешь. Соври, я поверю.

...А может просто плюнуть и уйти, и пусть его терзают угрызенья!
(Ну-ну, шути, родимая, шути! Нашла ты славный повод для веселья...)
Останусь, чтобы волю испытать!..
Еще немного подождем. Помедлим...
Ведь женщины давно привыкли ждать, чего-чего, а это мы умеем...

...Птицы спрятаться догадаются... Одинокими не рождаются.
Ими после становятся....
Ветры зимние вдаль уносятся и назад возвращаются.
Почему, зачем, одиночество, ты со мной не прощаешься?
Пусть мне холодно и невесело, - все стерплю, что положено...
Одиночество - ты профессия до безумия сложная!
Ночь пустынная. Слезы затемно. Тишина безответная.....
Одиночество - наказание. А за что - я не ведаю...
Ночь окончится. Боль останется. День сначала закружится...
Одинокими не рождаются. Одиночеству учатся.

...Ну, приди же, любимый! Приди! Одинокой мне быть запрети !
За собою меня поведи... Приходи, прошу, приходи!
Задохнувшись, к себе прижми и на счастье и на беду...
Если хочешь, замуж возьми. А не хочешь - и так пойду...
...Слово-то какое замуж - сладкий дым....
Лишь бы он пришел, а там уж - поглядим....
Пусть негусто в смысле денег у него-
Приголубим, приоденем, - ничего!..
Лишь бы дом мой, дом постылый не был пуст...
Пусть придет - большой и сильный, - курит пусть!
Спорит, ежели охота! Пусть храпит!..
Так спокойно, если кто-то рядом спит...
Хорошо бы, пил не очень... И любил, хоть немножечко!..
А впрочем, лишь бы был...
Без него сейчас мне точно нет житья!..
Да зачем я так?! Да что же, что же я?!

Черт с тобой! Не приходи!.. Вспоминать - и то противно...
Сгинь! Исчезни! Пропади! Я-то нюни распустила!..
Не желаю подбирать со стола чужие крохи!
Если вновь захочешь врать, ври уже другой дурехе!..
Ишь, нашелся эталон! Я в гробу таких видала!
Тоже мне - Ален Делон поселкового масштаба!
Бабник! Только и всего! Трус! Теперь я точно знаю...
Он решил, что на него я свободу променяю?!
Думал - дама влюблена!.. Что? Не вышло? Ешьте сами!
Вашей милости цена - три копейки на базаре!
Я везде таких найду! Десять штук на каждый вечер!
Не звони - не подойду! А напишешь - не отвечу!

Как без тебя? Как? Был ты синицей в руках.
Что без тебя я? Словно земля ничья. Стонет моя боль.
Я бы пошла за тобой! Шла бы, закрыв глаза, тихая, как слеза...
Мне без тебя как? Птицей стать в облаках?
Реять в ночной темноте? Крылья уже не те...
Злую печаль пью. Злюсь на судьбу свою. Вижу ее свет...
Есть там или нет? Мечется мой крик! Он для других скрыт.
Боль отдается в висках: как без тебя? Как?

...Стану верной женою. Не пройди стороною,-
Буду верной женою. Над судьбой и над домом
Стану солнышком добрым, над судьбой и над домом.
Хочешь, буду сестрою. От несчастий прикрою,
Хочешь, буду сестрою... Скажешь, буду рабыней,
Если только любимой, то могу и рабыней...

...Кто может чуду приказать: Свершись!..-
От собственного крика холодея?..
Мне кажется, я жду почти с рожденья.
Я буду ждать до самого конца!
Я буду ждать за смертью и за далью!
Во мне стучат сестер моих сердца!
Сестер по жизни и по ожиданью.

...В этот час миллионы моих незнакомых сестер,
Ничего не сказав, никому и ни в чем не покаясь,
Ожидают мгновенья взойти на высокий костер,
На костер настоящей любви, и сгореть, улыбаясь!
В этот час мои сестры на гребне такой высоты,
Простирая в бессмертье зовущие нежные руки,
Ждут любимых своих под часами вселенской мечты
Под часами судьбы, под часами надежды и муки...
В этом взрывчатом мире забытой уже тишины,
Где над всеми бессонное время летит безучастно,
Не придется вам пусть никогда ждать любимых с войны!
Не придется вам пусть никогда ждать любимых напрасно!

Рядом с бронзой царей, разжиревших на лжи и крови,
Рядом с бронзой героев, рискнувших собой в одночасье,
Должен высится памятник Женщине, ждущей любви!
Светлый памятник Женщине, ждущей обычного счастья...
Вновь приходит зима в круговерти метелей и стуж
Вновь для звезд и снежинок распахнуто небо ночное...
Все равно я дождусь! Обязательно счастья дождусь!
И хочу, чтобы вы в это верили вместе со мною!
...Ну, приди же, любимый! Приди!..

22 апреля 2011 г., 11:26

У секретаря, как у Пильняка: Метель. Снега. Сугробы. Волки. Россия-мать.

Всеволод Иванов, Виктор Шкловский

20 февраля 2012 г., 07:17

Запал в душу этот отрывок. Делюсь с вами.

Они с матерью зимним вечером - Терезе было тогда лет пять - каждая со своим узелком торопливо шли по улицам в поисках ночлега. Сначала мать вела ее за руку - мела метель и идти вперед было трудно, - потом рука ее обессилела, и она, даже не оглянувшись, отпустила Терезу, которая теперь шла, цепляясь за материну юбку. Девочка часто спотыкалась и падала, но мать, точно в забытьи, не останавливалась. А эти метели на длинных прямых улицах Нью-Йорка! Карл-то еще не видел нью-йоркской зимы. Если идешь против ветра, сквозь его круговерть, невозможно ни на миг открыть глаза, ветер непрерывно залепляет лицо снегом, пытаешься бежать и не двигаешься с места, впору прийти в отчаяние. Ребенку, естественно, полегче, чем взрослому, он бежит под ветром и даже находит в этом удовольствие. Вот и Тереза тогда не могла понять матери и была теперь твердо убеждена, что, если бы в тот вечер вела себя с матерью поумнее - все же она была еще так мала! - той не пришлось бы погибнуть столь жалкой смертью. Мать уже два дня была без работы, в кармане не осталось ни цента, весь тот день они провели на улице без крошки во рту, в узелках было только никчемное тряпье, которое они не осмеливались бросить, быть может, из суеверия. На следующее утро матери обещали работу на строительстве, но она опасалась - и целый день пробовала объяснить это Терезе, - что не сумеет воспользоваться этой возможностью, так как чувствует себя смертельно усталой, еще утром, к ужасу прохожих, она обильно харкала кровью, и мечтала она только об одном - попасть куда-нибудь в тепло и отдохнуть. И как раз в тот вечер найти такое место было невозможно. Обычно дворник не давал им даже войти в парадную, где можно было бы кое-как передохнуть от непогоды, а если и удавалось войти в дом, они спешили по узким ледяным коридорам, поднимались по лестницам с этажа на этаж, кружили по узким дворовым галереям, стучали во все двери подряд, они то не отваживались ни с кем заговорить, то просили о помощи каждого встречного, а раз или два мать, совершенно запыхавшись, присаживалась на ступеньки тихой лестницы, привлекала к себе упиравшуюся Терезу и целовала ее, судорожно прижимаясь губами. Потом, когда уже знаешь, что это были последние поцелуи, в голове не укладывается, как можно было так ослепнуть, чтобы не понять этого, пусть даже ты и был тогда совсем мал. Двери иных комнат, мимо которых они проходили, были открыты, чтобы выпустить застоявшийся воздух, а из дымного марева, которое, словно после пожара, наполняло комнату, выступала чья-то фигура, стоявшая на пороге, и либо своим немым безучастием, либо кратким "нет!" говорившая, что приюта не найдется и здесь. Теперь, задним числом, Терезе казалось, что мать настойчиво искала пристанища только в первые часы, так как примерно после полуночи она уже ни к кому не обращалась, хотя, с небольшими перерывами, не переставала до рассвета кружить по коридорам домов, где ни подъезды, ни квартиры никогда не закрываются - жизнь там кипит всю ночь и на каждом шагу попадаются люди. Конечно, спешить они уже были не в состоянии, обе из последних сил заставляли себя идти и на самом деле, наверное, едва брели, с трудом переставляя ноги. Тереза даже не знала, побывали ли они с полуночи до пяти утра в двадцати домах или только в двух, а то и в одном. Коридоры этих домов хитро спланированы для наиболее выгодного использования площади, но в них так трудно ориентироваться; должно быть, не раз они проходили по одному и тому же коридору! Тереза смутно помнила, как они вышли из ворот дома, в котором целую вечность искали пристанища, но точно так же ей казалось, что в переулке они сразу повернули назад и снова устремились в этот дом. Для ребенка все это, конечно, были совершенно непонятные мучения - то его крепко держала за руку мать, то он сам держался за нее и шел, шел, не слыша ни единого слова утешения; в то время, по недомыслию, девочка находила этому только одно объяснение: мать решила от нее убежать. Поэтому Тереза крепче цеплялась за мать, та вела ее за руку, но, безопасности ради, другой рукой девочка хваталась за материнские юбки и время от времени ревела. Она не хотела, чтобы ее бросили здесь, среди людей, которые, тяжело ступая, поднимались впереди них по лестнице или, невидимые, приближались сзади из-за поворота, спорили в коридорах друг с другом и вталкивали одни другого в комнату. Пьяные, нечленораздельно распевая, бродили по дому, и хорошо еще, что матери с Терезой удавалось проскользнуть мимо таких компаний. Поздно ночью, когда надзор не такой строгий и люди уже не столь безапелляционно настаивают на выполнении правил, они, верно, сумели бы приткнуться в какой-нибудь заурядной ночлежке, мимо которых им случалось проходить, но Тереза об этом не догадывалась, а мать более не жаждала покоя. Утром, в начале прекрасного зимнего дня, обе они стояли, прислонись к стене какого-то дома, не то дремали, не то просто забылись с открытыми глазами. Оказалось, что Тереза потеряла свой узелок, и мать в наказание за невнимательность принялась бить ее, но девочка не чувствовала и не замечала ударов. Потом они потащились дальше по просыпающимся улицам - мать держалась за стены домов, - вышли на мост, где мать, цепляясь за перила, стерла рукой весь иней, и наконец добрались - Тереза тогда не удивилась, а сейчас не могла взять этого в толк - до той самой стройки, куда матери ведено было явиться утром. Она не сказала Терезе, ждать ей или уходить, и девочка поняла это как распоряжение ждать, поскольку это отвечало ее желанию. Итак, она пристроилась на кучке кирпича и увидела, как мать развязала свой узелок, достала из него пестрый лоскут и повязала поверх платка, который не снимала всю ночь. Тереза так устала, что ей даже в голову не пришло помочь матери. Не отметившись, как обычно делается, в конторке и никого не спросив, мать поднялась по лестнице, словно уже знала, на какую работу ее поставят. Тереза удивилась, так как подсобницы занимались обычно внизу гашением извести, подноской кирпича и другой несложной работой. Поэтому она решила, что нынче у матери работа более высокооплачиваемая, и сонно улыбнулась ей снизу. Постройка была еще невысокой - только-только завершили первый этаж, хотя высокие опоры для дальнейшего строительства, правда еще без деревянных перемычек, уже поднимались к голубому небу. Наверху мать ловко обошла каменщиков, которые укладывали кирпич к кирпичу и, странным образом, ни о чем ее не спросили; она предусмотрительно держалась слабой рукой за деревянную перегородку, служившую ограждением, а внизу Тереза, в своей полудреме, поражалась ее ловкости и думала, что мама приветливо поглядывает на нее. Но вот мать подошла к небольшой груде кирпича, возле которой кончались перила, да, вероятно, и помост, она, однако же, продолжала идти вперед на кирпичи, вся ловкость словно бы вдруг оставила ее, она опрокинула кирпичные кучи и рухнула в бездну. Множество кирпичей попадало следом, а через некоторое время откуда-то сорвалась тяжелая доска и грохнулась на нее. В последнем воспоминании Терезы мать распласталась на земле, раскинув ноги, в клетчатой юбке, привезенной еще из Померании, неструганая доска почти целиком накрыла ее, со всех сторон сбежались люди, а наверху, на лесах, что-то сердито кричал какой-то мужчина.

14 августа 2013 г., 02:46

Зима застыла среди теней, завязла в сырой дремоте, я собираю в ладони дни, стараясь не растерять. Он пишет красками на стене, мечтающей о ремонте, седое небо дрожит над ним и плачет в его тетрадь.

Он дышит сухо и горячо и так теребит прическу, что завитки на его висках почти превратились в нимб. Один стоит за его плечом, диктуя легко и четко, другой стоит за его плечом и вечно смеется с ним.

Он тощий, с родинкой на скуле, лохматый знаток историй, боится спать, по ночам дрожит и вовсе не знаменит. Он младше мира на столько лет, что даже считать не стоит, его друзья не умеют жить, пока он не позвонит.

Зима - какая уж тут зима, снег выпал, но за ночь тает, январь висит на календаре - как будто бы ни при чем. А я ревную его к стихам, которые он читает, и собираю его в стихах, которые он прочел.

А я ревную - почти не сплю - к раскормленной кошке в кресле, к железной кружке, в которой он готовит зеленый чай. И если вдруг я его люблю, то разве что вдруг и если, скорее просто хожу за ним и снюсь ему по ночам.

А мне - как будто под хвост вожжой, скитаюсь и пялюсь букой, и снова встретившись с ним во сне кидаю: «А чтоб ты сдох». Я ощущаю себя чужой, непройденной гласной буквой, не «а», не «и», а густой, как мед, протяжный тяжелый вздох.

И если я полюблю, то мне уж лучше бы не родиться, сижу на спальнике на полу, глазами сжигаю шкаф. Он пишет красками на стене: «Давай не будем сердиться», мне остается лишь подойти и ткнуться в его рукав.

Он младше мира, часы стоят, дыханье мое сбивая, а я тоскую, грызу себя и книжные уголки. Я не люблю его, просто я практически не бываю, пока не чувствую на плече тяжелой его руки.

А я кричу ему: «Ухожу, и вряд ли меня найдешь ты, по мне рыдают мотальный холм и стены монастыря!»

А я ревную его ко мне, безбожно и безнадежно, и собираю в ладони дни, стараясь не растерять.

17 ноября 2014 г., 22:18

Странное настроение дарит морозное весеннее утро. Не мартовское — заснеженное, еще зимнее, разрывающее легкие холодным ветром, а апрельское, почти майское. Веселое. Светлое. И морозное. Ты идешь по просыпающейся улице, прищуриваешься на яркое солнце, улыбаешься, глядя на голубое-голубое, безо всяких облаков небо… и кутаешься в теплую куртку. На руках перчатки, на голове шапка или капюшон толстовки. И идешь ты быстро, потому что зимние ботинки давно спрятаны в шкаф, а кроссовки не предназначены для минус трех.
Тебе не жарко этой весной.
В голых, едва зазеленевших кустах гомонят птицы — им пора создавать семьи, а ломкие ветви покрыты инеем. Птицы надеялись принести с собой весну, но зима оказалась хитрее.
Под ногами хрустит лед. Не тонкая корочка, дымкой затянувшая лужицу, а настоящий лед, на котором проскальзывают переобувшиеся в летнюю резину автомобили. И крепость ночного мороза не оставляет сомнений в том, что зима не ушла, не отступила на север, собираться с силами в ожидании декабря, а затаилась среди городских улиц, спряталась и теперь насмехается над попытками природы вернуться к нормальному течению жизни.

«Правильное решение»

3 января 2013 г., 13:42

— Ну, прилип… Через немца помер. Ну, немец в Москве есть, у Гопера на заводе, весь год купается, ему купальню и на зиму не разбирают. Ну, прознал, что на Крещенье в ердань погружаются, в проруби, и повадился приезжать. Перво-то его пустили в ердань полезть… может, в нашу веру перейдет! Он во Христа признает, а не по-нашему, полувер он. Всех и пересидел. На другой год уж тягаться давай, пятерку сулил, кто пересидит. Наша ердань-то, мы ее на реке-то ставим, папашенька и говорит — в ердани не дозволю тягаться, крест погружают, а желаете на портомойне, там и теплушка есть. С того и пошло, Мартын и взялся пересидеть, для веры, а не из корысти там! Ну, и заморозил его немец, пересидел, с того Мартын и помер. Потом Василь-Василич наш, задорный тоже, три года брался, — и его немец пересидел. Да како дело-то, и звать-то немца — папашенька его знает — Ледовик Карлыч!
— А почему Ледовик?
— Звание такое, все так и называют Ледовик. Какой ни есть мороз, ему все нипочем. И влезет, и вылезет — все красный, кровь такая, горячая. Тяжелый, сала накопил. Наш Василь-Василич тоже ничего, тяжелый, а вылезет — синь-синий! Три года и добивается одолеть. Завтра опять полезет. Беспременно, говорит, нонче пересижу костяшек на сорок. А вот… Немец конторщика привозит, глядеть на часы по стрелке, а мы Пашку со счетами сажаем, пронизи-костяшки отбивает. На одно выходит, Пашка уж приноровился, в одну минутку шестьдесят костяшек тютелька в тютельку отчикнет. А что лишку пересидят, немец сверх пятерки поход дает, за каждую костяшку гривенник. Василь-Василич из задора, понятно, не из корысти… ему папашенька награду посулил за одоление. Задорщик первый папашенька, летось и сам брался — насилу отмотался. А Василь-Василич чего-то надумал нонче, ходит-пощелкивает — «нонче Ледовика за сорок костяшек загоню!» Чего-то исхитряется. Ну, печки пойду глядеть.

12 февраля 2013 г., 15:54

В тот день я родился,
когда господь занемог.
И знают все, что родился
и рос и не стал добрей
но никому неведом
декабрь моих январей.
Мои тайники пустые
глубоко погружены,
и что-то в душе зияет
под куполом тишины.
Однажды она звучала —
и голос был как ожог.
Ибо в тот день я родился,
когда господь занемог.
Слушай же, слушай, брат мой…
Ладно. Пора обратно —
взвалив декабри на плечи,
свалив январи у ног…
Ибо в тот день я родился,
когда господь занемог.
И знают все, что живу я,
жую свой хлеб… И не знают,
откуда она, моя злая,
моя гробовая тоска, —
как ветер, распутанный Сфинксом,
назойливым духом песка.
И знают все… И не знают,
что Свет от чахотки тает,
а Мрак откормлен и горд,
и всех нас венчает Тайна —
наш горький и вечный горб,
певучее грустное бремя, которое нам обещает
неведомый Южный пролив за пределами наших дорог…
В тот день, когда я родился,
господь занемог.
Господь тяжело
занемог.

28 августа 2013 г., 16:59

Декабрь и январь

В декабре на заре было счастье,
Длилось - миг.
Настоящее, первое счастье,
Не из книг!

В январе на заре было горе,
Длилось - час.
Настоящее, горькое горе
В первый раз!

1911-1912

цветаева

24 января 2011 г., 15:45

29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось...

В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни...

Государь 11-го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.

Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт... Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул...

Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.

«Война и мир IV»

кутузов

10 января 2014 г., 10:34

Они построили её прямо под окном, чтобы было видно из кухни. Последний снежок положил Финдус. В нём лежала записка.
- Ну а теперь подождём пока стемнеет, и зажжём внутри пирамидки свечу, - сказал Петсон. – Если её зажечь слишком рано, она сгорит до прихода Деда Мороза.
- А Дед Мороз не придёт до того, как мы её зажжём? – спросил Финдус.
- Нет. Он засветло не приходит. Деды Морозы не любят показываться без нужды, - объяснил Петсон.

3 ноября 2014 г., 18:20

Тайга там не бедная! Много всего растет, много чего бегает.. Но все же это тайга. В горах снег выпадает уже в сентябре и лежит до самого мая. Может выпасть и лечь на несколько дней в июне. Зимой снег – по пояс, а морозы – под пятьдесят. Сибирь!