"Рейкьявик зимним утром: городишко во глубине сибирских руд.
Поземка в свете уличных фонарей, над ними свод темноты у холодных сырых берегов овсянка, и на взморье скир:
Овсянка вокруг промозглых мысов и горы, как древние свалки, отходы производства, кучи пепла времен язычества, металлолом бронзового века:
Окаменевший понос ледников, белой плесенью сугробов изъеденный, вокруг временной современности — арматурного карточного городка, на одну ночь вставшего табором, вряд ли спроектированного компьютером.
Двухэтажные приземистые дома из бетона, растрескавшихся стен, схема трещин — как тени от деревьев, а те — голые в палисадниках, промерзшие, с онемевшими пальцами хрупких фарфоровых ветвей, подставленных птицам на тот случай, если они вообще будут.
Безлюдный, безлиственный, редкоптицый, обезнасекомленный мертвоград, где даже призраки держатся мертвой хваткой за давно сгинувшие бельевые веревки в бесконечном бездумном ветре, напористых шквалах.
И тебя без конца хлещет ветер, схлестывается с тобой ветреный неугомон Каури, каурый конек, взнузданный ледяным воздухом, сбегает вниз по вихревой винтовой лесенке и обвевает-обвивает струну ветра вокруг твоей шеи, крепит четырнадцатью узлами и давай кусать щеки, сыпать в рану сольцы и прыскать в глаза из баллончика с морозом.
И ты бежишь, ты летишь, метелишься по неприютным улицам серой инеистой полярницы: перловенчанным, безлюдным; беззубые челюсти, разверстые рты испускают ледяной дух и считаются находящимися по эту сторону Ян-Майена только потому, что их длину измерили такси".