Клуб книгопутешественников: выход в реал. Крым

Что сделали из берега морского
Гуляющие модницы и франты?
Наставили столов, дымят, жуют,
Пьют лимонад. Потом бредут по пляжу,
Угрюмо хохоча и заражая
Солёный воздух сплетнями.

А. Блок, «В Северном море», 1907

Я люблю это контрастное ощущение, свежесть которого не размывается даже двумя с половиной часами перелёта. Только что ты был в стандартном питерском лете: мелкий дождик, температура +20, внутреннее ощущение, что до сентября лучше не станет, а в сентябре станет только хуже. И вот ты в другой атмосфере, жаркой, душной, +35 и пот уже начинает капать с бровей! Чудеса.

Из Питера в Симферополь гоняют теперь солидные 777, 10 сидений в ряд, 300 с лишним человек, а с детьми на коленях — и все 400. По прилёту самолёт ставят километрах в полутора от аэропорта: видно, он из-за размера не может подъехать ближе. И ты встречаешь равнинный Крым в забитом под завязку шаттле, прижавшись к горячему стеклу.

Аэропорт в Симферополе куцый, напоминающий оные на греческих островах. Даже быстро сварганенный второй терминал не меняет ситуацию кардинально. Ему ещё расти и расти, чтобы обеспечить внезапно увеличившийся в разы поток воздушных туристов.

На выходе вас привычно атакуют волны таксистов, и каждая отражённая волна означает очередное снижение цены рублей на пятьсот. Если ты пробьёшься до самой автостанции метрах в ста от выхода, то цена упадёт до минимума, на который уже почти можно согласиться. А если пойдёшь и узнаешь цену автобусного билета, то таксист сбавит ещё.

И вот мы уже несёмся на запад, в Евпаторию. Я люблю покрывать расстояния, особенно на переднем пассажирском кресле. Обзор есть, тягот вождения – нет. Узкое шоссе населено советской автоклассикой в приличном состоянии (почти Куба), хотя современных машин куда больше, чем в 2011 году, когда я был в Крыму в прошлый раз. Номерные знаки переживают переходный период, и российских лишь чуть больше, чем украинских. А вот дорожные указатели на украинском тают как снег в апреле.

Разговорчивый таксист («Саки? Ужасный город — три светофора, и всё!») отвечает на мои первые, брошенные наугад вопросы. Да, это труба для воды. Для днепровской воды, но её больше нет, «Украина перерезала». Да, у моря будет прохладнее. Да, ещё вчера было не 35, а всего 28.

Евпатория – нераскрученный рай для любителей модерна. Такого простого, невычурного провинциального модерна. Большинство зданий построено перед самой Первой мировой, когда вроде бы зажили и стали позволять себе украшательства. В новых условиях её надо продвигать именно под этим соусом, делая акценты на высочайших посещениях и т.д., у нас теперь это любят.

Неплохой краеведческий музей быстро перестроился – «Крымской весне» посвящён целый зал, с образцами листовок, фотографиями массовых митингов и официальными документами. Ссылки на Красную книгу Украины также заменены на оную России и в экспозиции флоры и фауны региона.

Остатки турецких объектов (башня, мечеть, текие дервишей) скучноваты. Караимская часть истории города поярче, кенасы в удивительно хорошем состоянии, по ним просто приятно гулять.
Единственная литературная ниточка в Евпатории – это кафе имени Ахматовой, расположенное рядом с домом, где она бывала. Тот дом уж слишком невзрачен, так что кафе разместилось в соседнем симпатичном здании эпохи модерна.

Шесть дней промелькнули мгновенно, и вот мы уже в автобусе Евпатория — Севастополь (Северная сторона), который сворачивает с шоссе на Симферополь и блуждает по более мелким дорогам вдоль моря по пути на юг. В Севастополе паром через бухту, тяжеловатая прогулка в гору до другого автовокзала при +35 и, о чудо, автобус в Ялту всего через четверть часа.

Два часа, которые ребёнок спал у мамы на руках (несмотря на то, что я уже беру малышке отдельное место), прошли для меня под аккомпанемент сбивчивого монолога дядьки-моряка, который рассказывал, что Россию уже не втянут в этот раз в войну, а Ципрас не смог выпросить у нас денег. И пусть на базаре некоторые ропщут, что с продуктами в последний год стало похуже, но сам он безмерно рад произошедшему. «Мы за Кучму голосовали, так как он нам врал и обещал русский. А теперь пусть они катятся куда хотят, без нас».

Ялта забита туристами сверх всякого предела. Вечером на Набережной Ленина (сам он рядом, такой южный) почти не пройти, уличным музыкантам никак не образовать вокруг себя группу слушателей, фланирующая толпа сметает всех желающих послушать. И цены! Цены на всё, как в СПб. Кое-что и дороже.

Мы жили в жутко исторической, но явно пришедшей в упадок гостинице «Таврида». До 2005 года она называлась «Россия», но после последней попытки её подлатать название изменили. Здесь останавливались Чехов, Бунин, Станиславский и ещё десятки представителей верхних эшелонов русской культуры. Возможно, потому, что других гостиниц в городе просто не было? Ощущение от номеров – легкий декаданс. Пафосные шкафы с выпадающим крепежом.

Никитский сад прекрасен, как и прежде, «Ласточкино гнездо» стоит (т.е. висит), город растёт и хорошеет (по крайней мере, вид из кабинки канатной дороги стал куда приятнее).

Дача Чехова, расположенная на отшибе Ялты, там, где троллейбусы не ходят, а маршрутки заезжают после получасовых блужданий по спальным районам, чертовски хороша. Она укрыта садом, который посадил и за которым бережно ухаживал смертельно больной писатель. Дом прост, но красив, внутри всё узнаваемо – этот быт мне немного знаком, похожая обстановка была в домах прабабушек ещё лет двадцать назад.

Некоторых экспонатов, заявленных в брошюрках, нет: они в других музеях. Смотритель зала сказала, что «при России» начался активный обмен фондами — так, пальто и раковина улетели на Сахалин до осени, а из Таганрога приехала фотовыставка.

Следующей точкой был Коктебель. До него из Ялты никак не доехать без пересадок, так что я справился с удушавшей меня жабой-скрягой и вызвал такси. Два часа по горному серпантину не прошли совсем незаметно, но на автобусе было бы тяжелее. Утешаю я себя.

Пожалуй, Коктебель больше всего похож на место для отдыха. Кара-Даг придаёт пейзажу местности какой-то неземной оттенок, мысы с осыпями дополняют это ощущение. Море чистое и глубокое, такой воды я не помню ни в Средиземном, ни в Красном морях. Возможно, просто повезло с сезоном.

Главной достопримечательностью Коктебеля является дом Волошина, неказистое здание, стоящее углом к набережной. Музей как музей, любопытной личности, в нём обитавшей, мне почувствовать не удалось. Запомнился разве что набросок Богаевского к картине «Корабли», хранящейся в Русском музее.

И, как всегда внезапно, дни на море истекли. Одним прекрасным утром я засунул детскую коляску и чемодан в багажное отделение автобуса Коктебель — Аэропорт, а вечером того же дня шёл к встречающим в зоне прилёта Пулково.