4,6

Моя оценка

Эта книга о последствиях воспитания, о том, к чему приводят действия "во благо" ребенка. Автор анализирует "педагогическую стратегию" прошлых веков, а также детство наркоманки, политического лидера…
Развернуть
Серия: Библиотека психологии и психотерапии
Издательство: Класс

Лучшая рецензия на книгу

Tin-tinka

Эксперт

По моему скромному мнению :)

30 апреля 2022 г. 11:37

1K

4.5 Последствия жестокого воспитания и "черной педагогики"

Вторая прочитанная у автора книга и могу отметить, что данное произведение мне понравилось даже больше, чем Алис Миллер - Драма одарённого ребёнка и поиск собственного я
Возможно потому, что тут писательница более подробно обозначила, что именно считает неправильным воспитанием и «черной педагогикой». И действительно, читая выдержки из рекомендаций родителям или воспоминания учителей прошлых веков, понимаешь, что есть из-за чего беспокоиться психоаналитикам, да и не только им.

цитаты

Своенравие и нетерпимость — вот главные враги правильного воспитания. Как только у ребенка проявляется склонность к этим порокам, самое время дашь отпор злу, иначе оно войдет в привычку, укоренится в характере детей и окончательно испортит их.
Поэтому я советую всем, кто собирается воспитывать детей, стремиться прежде всего к изгнанию духа непослушания из них и не останавливаться до тех пор, пока эта цель не будет достигнута. Поскольку, как я уже отмечал выше, дети просто не могут осознавать причины своего поведения, охоту к своеволию у них следует отбивать чисто механическим способом. Это означает, что их нужно держать в строгости. Любые послабления здесь неуместны. Если дети хоть раз увидели, что злобой и криками могут добиться своего, они снова прибегнут к этим испытанным средствам, В конце концов, они начинают повелевать родителями и прислугой, характер у них все более ухудшается, становясь невыносимым, они становятся злыми, упрямыми, и превращают жизнь отца и матери в ад.

Если же родители не дают спуску детям и вовремя прибегают к порке, их сыновья и дочери вырастают послушными и покладистыми людьми, способными также дать хорошее воспитание своим детям. При воспитании необходим неустанный труд, итогом которого должно стать полное избавление ребенка от своенравия. Никто не должен думать, что ему удастся добиться успехов в воспитании, не устранив своенравие и нетерпимость, ибо без этого как раз невозможно заложить основы воспитанности.

Итак, борьба с этими двумя пороками — главная задача воспитания ребенка на первом году жизни. На втором и третьем году жизни, когда он уже начинает мыслить и говорить, следует расставить акценты воспитания по-другому. Однако это сделать можно будет лишь после того, как удалось побороть своенравие и нетерпимость. Наша основная обязанность — воспитать своих детей добропорядочными и добродетельными людьми. Об этом родители никогда не имеют права забывать. Они должны использовать любую возможность, чтобы воспитывать своих детей. При этом они должны четко представлять себе конечную цель воспитания — добродетельный характер своего ребенка. Поэтому родители, в первую очередь, должны привить детям любовь к порядку, т.к. без него немыслима никакая добродетель. Это можно осуществить в первые три года, опять же механическим путем. Во всем от детей следует требовать соблюдения определенного порядка. Дети должны опрятно одеваться, быть аккуратными при еде и питье, ложиться спать в положенные часы. Вообще, весь их быт должен быть упорядочен, и его ни в коем случае нельзя даже чуточку изменять в угоду их своенравию или причудам, дабы дети сразу же начали учиться жить по правилам. Упорядоченный образ жизни, бесспорно, окажет влияние на склад характера, и дети, с ранних лет привыкшие жить в соответствии с твердо установленными правилами, сочтут их вполне естественными, не зная, что без искусства воспитания здесь не обошлось.

Ребенок, привыкший повиноваться родителям, став хозяином своей судьбы, будет жить по законам разума, т.к. не знал и не узнает, что такое жить по своей воле. Можно сказать, что воспитание послушания — суть любого воспитания.

«На мой взгляд, детей никогда нельзя бить за ошибки, совершенные из-за слабости характера. Единственный порок, заслуживающий побоев, — это строптивость. Не следует бить ребенка за плохую оценку в школе, за то, что он упал на улице, по небрежности что-нибудь разбил, если он почему-либо плачет. Но если он что-нибудь делает назло, то его следует бить и за более мелкие прегрешения. Если сын назло вам не хочет учиться, если он намеренно плачет или назло вам портит какую-либо вещь, тогда бейте его и пусть он кричит: „Не надо, папа, не надо!“ Ведь столь откровенное непослушание есть не что иное, как объявление вам войны. Ваш сын хочет лишить вас власти, и вы вправе в ответ применить силу, чтобы укрепить свой авторитет, без которого ни о каком воспитании даже речи быть не может. Роль физического наказания не стоит недооценивать: оно должно убедить вашего сына в том, что отныне вы повелитель. Поэтому его нужно бить до тех пор, пока он не выполнит требуемое. Если вы отступитесь прежде этого, то дадите возможность его сердцу возликовать от ощущения победы над вами, и тогда уже даже порка не поможет, ибо ребенок будет чувствовать себя вашим господином. Стоит ему хоть раз признать себя побежденным и смириться, он никогда больше не осмелится бунтовать. Наказывая ребенка таким образом, однако, следите за тем, чтобы самим не попасть во власть гнева. Ребенок достаточно проницателен, и ваше наказание в этом случае он будет рассматривать как проявление гнева, а не как средство достижения справедливости. Так что если вы с чувствуете, что не в состоянии сдержать себя, поручите порку кому-нибудь еще, но потребуйте от него не прекращать экзекуцию до тех пор, пока ребенок не исполнит вашу волю и не придет к вам просить прощения.

В первую очередь ребенок должен полным повиновением загладить вину и всем своим поведением доказать, что готов находиться от вас в полной зависимости. Если детей воспитывать с известной долей ума, то это в дальнейшем почти избавит вас от необходимости прибегать к столь суровым мерам. Но если дети проявляют своенравие, без телесных наказаний нельзя достичь дисциплины.

Помочь здесь может только приучение к смирению. Но как можно добиться смирения? В первую очередь, конечно не словами. С помощью слов невозможно утвердить мораль, изжить аморальность; они лишь вспомогательный инструмент. Ни длинные назидательные речи, ни яростная брань, ни откровенные едкие насмешки не приведут к достижению цели. Чрезмерная назидательность скучна и действует отупляюще, а все другое способно лишь обозлить и подавить ребенка. Следует помнить, что жизнь наилучший учитель. Поэтому переполненному гордыней ребенку нужно создавать жизненные условия, дающие возможность почувствовать собственное несовершенство. Ребенку, который слишком гордится своими знаниями, следует дать задание, с которым он пока еще не может справиться, и пусть он пытается его выполнить — не нужно ему ни помогать, ни мешать; однако следует всячески пресекать его попытки решить задачу поверхностно, не докапываясь до сути. Тому, кто чрезмерно гордится своим прилежанием, не следует спускать никакой мелочи, даже пропущенного или неправильно написанного слова в домашней работе; однако важно, чтобы ученик не заподозрил вас в излишней пристрастности, не разгадал вашу цель.

«Когда я однажды спросил школьного учителя, как ему удается заставить детей слушаться, не прибегая к побоям, он ответил: я стремлюсь всем своим поведением убедить учеников в моем хорошем к ним отношении и, приводя наглядные примеры и рассказывая притчи, показываю, что от непослушания один только вред. Далее, я стараюсь поощрять наиболее послушного, наиболее усердного тем, что на уроках отдаю ему предпочтение, позволяя зачитывать вслух свое сочинение, спрашиваю чаще, чем других, прошу за меня сделать записи на доске. Таким образом я развиваю в других детях стремление к усердию, к послушанию: ведь каждому хочется, чтобы его выделяли. Провинившимся же я не даю возможности отличиться, не спрашиваю их и делаю вид, будто вообще их нет в классе, Дети воспринимают такое обращение настолько болезненно, что порой даже плачут навзрыд. Если же кто-либо окажется невосприимчив к столь мягкому наказанию, я, разумеется, бью его. Но сама подготовка к экзекуции продолжается долго, что оказывается гораздо болезненнее самих побоев. Я наказываю не тогда, когда ребенок провинился, а переношу кару на второй или даже третий день, получая тем самым целых два преимущества. Во-первых, я успеваю успокоиться и наказываю с холодной головой, и, во-вторых, провинившийся испытывает десятикратно большую боль, ибо страдает не только его спина, но и душа, терзаемая муками ожидания.

В результате ребенок, чтобы выжить в этом мире, приспосабливается к нему, запоминает внешне любезную и даже дружелюбную манеру обращения взрослых с ним. Кроме этого, наступает полное смирение и «маленьким преступником» утрачивается способность спонтанно выражать свои естественные ощущения.

«Благословенны те родители и учителя, которые благодаря правильному воспитанию своих детей добились того, что их совет воспринимается как приказ. В этом случае крайне редко приходится прибегать к наказанию, а если уж оно неизбежно, то в качестве самых строгих мер наказания можно применить лишение ребенка каких-либо приятных вещей (без которых он и так может обойтись), отказ от общения с ним, рассказ о его недостойном поведении тем людям, мнением которых ребенок дорожит и т.д. Но, к сожалению, так обстоит дело лишь в некоторых семьях. В остальных родителям приходится прибегать время от времени к более суровым наказаниям. Однако если вы хотите добиться от детей истинного послушания, наказывая их, вы должны следить за тем, чтобы выражение вашего лица и ваши слова были серьезными, но ни в коем случае не злыми и недружелюбными.

«Есть еще одно важное правило, невыполнение которого приведет к плачевным последствиям. Даже оправданные желания ребенка следует выполнять только тогда, когда ребенок находится в хорошем расположении духа или хотя бы спокоен. Никогда не следует идти у него на поводу, если он кричит или каким-либо другим образом переходит в своем поведении границу дозволенного. Даже если, например, подошло время очередного кормления, подождите, пока он успокоится, выдержите затем еще небольшую паузу и лишь после этого приступайте к кормлению. Эта небольшая пауза необходима, ибо у ребенка не должно остаться и тени сомнения в том, что криком и неблаговидным поведением он от взрослых ничего не добьется. Наоборот, благодаря такой тактике ребенок уже в младенческом возрасте научится сдерживать (впрочем, пока еще бессознательно) свои эмоции и поймет, что лишь благодаря выдержке, самопреодолению можно чего-то добиться. Положительный стереотип поведения (как, впрочем, и отрицательный) вырабатывается на удивление быстро. И если он возник, то воспитателю удалось добиться уже весьма многого, ибо выработавшаяся в детстве привычка сохранится надолго и будет определять многие аспекты дальнейшей жизни ребенка.

Моралисты и педагоги типа Шлейермахера не понимают или не желают понять, что «воспрепятствование свободной жизнедеятельности», необходимость которого ими неприкрыто признается и которое даже рассматривается как добродетель, портит детскую душу и в ней уже не прорастает любовь к ближнему. К ней можно, правда, принудить (можно и розгами), но тогда это уже будет чистейшей воды лицемерие.

Эти многочисленные цитаты я привела в своей книге для того, чтобы охарактеризовать взгляды, более или менее открыто высказываемые отнюдь не только сторонниками фашистской идеологии. Презрение к слабому, беззащитному ребенку, насилие над ним, запрет на творчество и проявление эмоций, подавление как его, так и своего подлинного Я настолько характерны для многих сфер нашей жизни, что мы теперь почти не замечаем этого. Мы все (кто-то более, кто-то менее настойчиво) стремимся как можно скорее избавиться от тех черт, которые характерны для ребенка, т.е. хотим из беспомощных, зависимых от других созданий превратиться в умных, сильных, независимых, уважаемых людей. И, если вдруг в наших детях явственно проявляются черты, свидетельствующие о внутренней силе, мы так же, как когда-то наши родители, с ними беспощадно боремся, лицемерно называя эту борьбу «процессом воспитания».

свернуть

Автор рассказывает три истории реально существовавших персон, показывает, как жестокое обращение родителей или учителей отразилось на будущей наркоманке, серийном убийце и Гитлере. Конечно, читать про известную историческую личность было интереснее всего, хотя писательница не историк, а те теории, которые она выстраивает, базируются на информации, которую, например, в книге Бригитта Хаманн - Гитлер в Вене. Портрет диктатора в юности опровергают (имеется в виду идея, что дед Гитлера был евреем). Но в любом случае интересно изучить цепочку рассуждений, которую озвучивает психоаналитик.

цитаты

Эта история объясняет мое восприятие поведения Алоиза. Однако маленький Адольф ничего не мог об этом знать и был вынужден жить в постоянном страхе. Одновременно он стремился выработать характер, загоняя это чувство, как и чувство боли, внутрь, ибо лишь таким образом он мог сохранить самоуважение; но именно это и привело позже к включению механизма отщепления и проекции.

Но неужели ребенок рождается лжецом? И разве не ложь дает ему единственный шанс выжить и сохранить остатки достоинства, имея такого отца? И разве не полная зависимость от настроения другого человека заставляла Адольфа Гитлера (да разве только его одного!) лицемерить и приносить домой плохие отметки, т.к. это позволяло почувствовать себя хоть в чем-то независимым? Не исключено, что Гитлер, описывая позднее свой открытый конфликт с отцом по вопросу о выборе профессии, задним числом несколько преувеличивал свою роль. Но произошло это вовсе не потому, что сын по природе своей был трусом», а потому, что с таким отцом вообще ничего нельзя было обсуждать.

Человек, который свистом, как собаку, подзывает к себе собственного ребенка, слишком похож на надзирателя концлагеря, и современные биографы по вполне понятной причине постеснялись упомянуть этот эпизод. Зато в их книгах прослеживается тенденция приукрашивания облика отца. Они или объясняют его жестокое обращение с детьми тем, что телесные наказания считались тогда вполне нормальным явлением, или, подобно Етцингеру, считают, что Адольф Гитлер вообще не подвергался насилию.

Он заставил немецкий народ отнестись к нему так, как мать когда-то относилась к отцу, и увидеть в нем могучего, любимого, почитаемого вождя. Гитлер, безусловно, был творческой личностью, и порой трудно избавиться от ощущения, что именно поэтому он так усиленно стремился сделать своих современников участниками грандиозного спектакля, главное действующее лицо которого — народ — должно было боготворить фюрера так, как он в свое время боготворил отца. Ведь не случайно он ввел порядок, при котором даже друг друга следовало приветствовать восклицанием «Хайль Гитлер!» Об этом до сих пор помнит каждый, кто жил в то время.

Гитлеру фактически удалось сделать жертвой своей семейной драмы весь немецкий народ. Так называемые «законы о защите чистоты расы» обязали всех немцев доказывать чистоту своего происхождения до третьего колена. Отсутствие убедительных доказательств или попытка подделать свою родословную могли повлечь за собой общественное презрение, различные унижения и, наконец, смерть. Это происходило в мирное время в государстве, гордо именовавшем себя правовым. У данного феномена нет никаких исторических аналогов. Например, в эпоху инквизиции евреи могли спасти свою жизнь, перейдя в христианскую веру. Но в «Третьем рейхе» ни лояльное поведение, ни заслуги прошлых лет не давали им ни малейшего шанса выжить. А теперь вспомним, как обращался в детстве отец с маленьким Адольфом. Разве ребенок, которого, как собаку, зовут к себе свистом, не похож на абсолютно бесправного еврея в «Третьем рейхе»? Ведь у него нет даже имени. Разве судьбу еврейского народа не определили два весьма существенных момента из биографии Гитлера?

Но как только ему удалось наделить еврейский народ отрицательными чертами, ранее присущими его отцу, он избавился от этого комплекса.

Откуда у антисемитизма вечная способность к обновлению? Понять это совсем не сложно. Евреев ненавидят отнюдь не за какие-либо только им присущие свойства. Еврейский народ ничем не отличается от других народов. Просто очень многие копят в себе заряд недозволенной ненависти и буквально горят желанием узаконить ее. Для этого как нельзя лучше подходит именно еврейский народ. Два

В одиннадцать лет Адольфа за попытку бежать из дома едва не забили до смерти. Тогда же умер его брат Эдмунд. Он был младше, а значит слабее, и не исключено, что рядом с ним Адольф чувствовал себя сильным и смелым. Теперь он лишился такой возможности. Точных фактов у меня нет, но именно в этот период он начал плохо учиться, хотя раньше отличался успехами в учебе. Кто знает, может быть этот неглупый, любознательный мальчик нашел бы другой, несравненно более гуманный способ излить накопившуюся ненависть, если бы школа сумела в гораздо большей степени удовлетворить его любопытство и жажду жизни. Но отношение к отцу Адольф перенес затем на учителей, что помешало ему приобщиться к духовным ценностям.

Я уделила такое внимание плохой успеваемости Гитлера, т.к. убеждена, что миллионы детей учатся плохо, подсознательно стремясь огорчить учителей и родителей. Но для психики ребенка такое поведение не проходит бесследно. Этим и объясняется огромное количество восторженных почитателей Гитлера. Просто у них оказалась такая же структура психики, как и у него, т.е. они были воспитаны так же, как и он. Его современные биографии свидетельствуют, что их авторы до сих пор отказывают ребенку в праве на уважение. Иоахим Фест, проделавший колоссальную работу по сбору обширного, во многом уникального материала о жизни Гитлера, не в состоянии поверить, что отец действительно причинял его герою неимоверные страдания. Он всерьез считает, что Адольф «излишне драматизировал» поведение отца. Но разве кто-то может знать о нем лучше, чем сын?

На многие абсурдные вещи мы уже просто не обращаем внимания. Например, "героическая готовность" молодых людей отправиться на войну (в самом начале жизненного пути!), погибнуть, отстаивая чужие интересы, возможно, связана с тем, что в период полового созревания ищет выхода накопившаяся с детства ненависть. Раньше они ненавидели подсознательно, а теперь можно ненавидеть врага открыто, более того, это даже поощряется. Вероятно, именно по этой причине во время Первой мировой войны столько молодых художников и поэтов добровольно ушли на фронт. Они с наслаждением слушали военные марши, сулившие им избавление от суровой родительской опеки. Героин, помимо всего прочего, выполняет аналогичную функцию, но с одной лишь разницей: разрушительную силу ненависти человек направляет против собственного тела и собственного Я.

Всеобщее ликование в момент объявления войны пробуждает надежду в душах тех, кто хочет отомстить за былые унижения и, наконец, открыто, не стесняясь, воспылать ненавистью, возвестив об этом воинственными возгласами. Там, где нельзя на эмоциональном уровне вернуться к болезненным переживаниям далеких детских лет, осмыслить их, человек пытается начать жизнь с чистого листа и, проявляя невиданную ранее активность, избавиться от трагических последствий своего прошлого. Но прошлое нельзя изменить, оно по-прежнему угнетает душу, и потому никакое агрессивное поведение, никакая лютая ненависть к врагу не избавят человека от невротических страданий, а в конечном итоге могут обернуться полным разрушением его психики, несмотря на одержанные победы.

Гитлер был готов принести в жертву целый мир, но этого оказалось недостаточно для избавления от глубоко запечатленного в душе страшного образа отца. Он по-прежнему продолжал незримо присутствовать в его спальне, ибо, даже уничтожив миллионы людей, нельзя уничтожить свое подсознание.

Вряд ли можно лучше прокомментировать легендарное гипнотическое воздействие Гитлера на массы. Если евреи представляли униженную часть его детского Я, которую он всеми средствами пытался уничтожить, то покорившийся ему немецкий народ — в данном случае его олицетворял Кубичек — воплощал в себе «прекрасную» часть его души, преклоняющуюся перед отцом и им же любимую.

Гитлер предстал перед ними человеком, не только не отвергающим нормы буржуазной морали, но напротив, готовым высоко оценить привитую им с детства привычку к повиновению, и это почти ни у кого не вызывало внутреннего протеста. Ведь он не ставил перед ними глубинных вопросов о смысле жизни, его политика не вызывала у них душевных кризисов. Более того, он дал немцам универсальное средство, позволившее совершенно легальным путем излить накопившуюся в душе едва ли не с первых дней жизни ненависть. Найдите мне того, кто этим не воспользуется! Еврей теперь оказался виновным во всем, а истинных виновников (собственных родителей-тиранов) можно было, как и прежде, идеализировать.

А сам Гитлер? И для него еврей — это беспомощный несчастный ребенок, каким он сам был когда-то. Гитлер жестоко измывался над евреями, потому что в детстве отец точно также обращался с ним. Алоиз непрерывно мучил сына, каждый день избивая его (мы помним, что в одиннадцатилетнем возрасте он чуть не забил его до смерти), поэтому и взрослый Адольф Гитлер также никак не мог успокоиться, и, уже уничтожив шесть миллионов евреев, призывал в своем завещании к полному истреблению еврейской нации.

Что творится в душе ребенка, когда он видит, как та же самая мать, которая готовит ему еду и поет прекрасные песни, замирает, словно окаменев, и ничего не предпринимает, когда отец жестоко избивает ее любимого ребенка? Какие чувства охватывают его, когда он, стиснув зубы, надеется, что она — в его глазах такая сильная и смелая — наконец придет ему на помощь? Но ничего подобного не происходит. Мать так и не решается встать на защиту своего ребенка и своим молчанием лишь демонстрирует полную солидарность с мучителем. Неужели кто-то думает, что ребенок не понимает этого? И стоит ли удивляться тому, что в итоге он, хотя и неосознанно, начинает злиться на мать? Может быть, он будет горячо любить мать (во всяком случае сознательно), но ощущение, что его унизили, предали, что над ним насмехаются и издеваются, никуда не уйдет и обязательно найдет выход, причем будет использован механизм отщепления и проекции.

Если читатель воспримет мои размышления о детстве Адольфа Гитлера как проявление чрезмерной чувствительности или даже как желание хоть как-то «оправдать» его страшные преступления, то это, разумеется, его полное право.

свернуть

Единственным минусом для меня было то, что книга весьма пристрастна, т.е. писательница подбирает случаи, которые явно укладываются в ее схему, иных же историй тут нет. Но, возможно, подобный взгляд не отражает всю действительную картину мира, ведь как к врачу попадают в основном больные люди, так и к психоаналитикам обычно обращаются те, кто нуждается в помощи. Ведь автор не наблюдает тех пациентов, которые, пережив строгие воспитание и «дрессировку» в школе, не превратились в «изломанных» людей. Более того, нельзя же отменить вообще воспитание и обучение, а в книге нет альтернатив, нет идей о том, как иначе устроить жизнь, какие компромиссы допустимы.

Но все же читать книгу было занятно, так что рекомендую ее любителям психологии.

Ещё цитаты

В свое время они утратили власть над отцом и матерью и теперь хотят обрести власть над собственными отпрысками. Ту опасность, которая исходила от их родителей и которую они успели забыть, они почувствовали вновь, но теперь в качестве источника этой опасности они рассматривают своих детей и решительно защищаются. Механизм этой защиты постоянно совершенствуется на протяжении поколений. Родители бьют детей и издеваются над ними всегда потому, что это нужно им, потому что они хотят защититься, однако общество не сомневается в том, что они делают это, поскольку желают детям добра.

Заключенный не может сопротивляться, он вынужден безропотно сносить самые страшные унижения, но зато он внутренне свободен и никто не препятствует ему в душе ненавидеть своих мучителей. Возможность осознанно переживать свои чувства, поделиться своими чувствами с товарищами по несчастью помогает ему сохранить свое подлинное Я. Такого шанса у ребенка нет. Он не вправе ненавидеть отца не только потому, что это запрещает библейская заповедь и потому, что так его с детства воспитывали; он не может ненавидеть его, поскольку боится навсегда утратить его любовь и не хочет его ненавидеть, потому что любит его. В отличие от узников концлагерей ребенок в своем мучителе видит не ненавистного, а любимого человека, и данное обстоятельство сильнейшим образом влияет на всю его последующую жизнь.

Сразу же следует отметить, что любить и баловать одновременно, по-моему, нельзя, если, конечно, понимать под любовью умение распознать и почувствовать истинные потребности ребенка. Если же родители неспособны на это, то они балуют ребенка, т.е. осыпают его ласками, всячески потворствуют ему, предоставляя блага, которые являются лишь суррогатом того, в чем он действительно нуждается и что родители не могут ему дать. Я не думаю, что у слова «баловать» есть какое-либо иное значение. Мать, балующая ребенка, лишает его любви, и это не может не сказаться на его дальнейшей жизни.

Если ребенок в детстве получил достаточно любви и внимания, то он, став взрослым, как раз не будет в такой степени, как ребенок, нуждаться в любви и поэтому не будет испытывать ярко выраженной фрустрации при ее отсутствии. Зато появление у человека склонности к наркомании или иным извращениям всегда означает, что ему чего-то не хватает и что в детстве ему многое недодали, что в детстве он страдал от недостатка материнской любви. Даже если родители и утверждают, что «любили» ребенка, это не так, и на самом деле они его баловали.

Никто уже не будет воспринимать как нечто само собой разумеющееся ситуацию, когда от ребенка требуют полного контроля над своими эмоциями и когда родители, со своей стороны, устраивают ему истерики и изливают на него свой гнев.

Если взрослый человек сумел пробиться к истокам поведения родителей и понять, какими конкретными обстоятельствами было обусловлено их жестокое обращение с ним, то со временем он без помощи священников или педагогов поймет, что физическое насилие над ним не доставляло родителям никакой радости, и что они поступали так вовсе не из желания продемонстрировать мощь или от избытка жизненных сил. Просто они не могли поступать по-другому, т.к. сами были жертвами традиционной системы воспитания.

Ведь из сказанного выше можно сделать следующий вывод: как бы мы ни любили ребенка, мы не можем быть уверены, что не причиняем ему боль, если мы сами не освободились от последствий традиционного воспитания. Но осознание этого должно вызвать у нас чувство горечи, скорби, но отнюдь не чувство вины, ибо последнее может быть спроецировано нами на ребенка, и он затем всю жизнь будет ощущать себя виноватым, неполноценным и зависимым от родителей.

Осознание различия между чувством скорби и чувством вины позволит разрушить ту стену молчания, которая возведена в нашем обществе вокруг преступлений нацистского режима. О них не хотят говорить, потому что не хотят испытывать чувство вины. Но способность искренне скорбеть прямо противоположна чувству вины. Скорбят о прошлом, которое нельзя изменить. Скорбью и чувством горечи можно поделиться с детьми, не испытывая никакого стыда (ведь все уже в прошлом). Чувство вины, напротив, вызывает стыд, поэтому часто вытесняется в подсознание или проецируется на детей. (Порой имеет место и то, и другое.)

Но причиной психических расстройств является не столько сама фрустрация, сколько запрет родителей на проявление отрицательных эмоций, которые ей вызваны, его причина — желание родителей защитить свою психическую сферу.
Поскольку практически все религии запрещают детям отвечать гневом на жестокое обращение родителей с ними, то в дальнейшем раскручивается спираль насилия, жертвой которого становятся последующие поколения.

Может быть, не стоит прилагать такие усилия для того, чтобы научиться «владеть собой?» Может быть, пресловутая «уравновешенность», в сущности, есть не что иное, как эмоциональное обнищание, а вовсе не «достоинство, высоко ценимое обществом»?

Трагизм судьбы «воспитанного» человека заключается в следующем: даже в зрелом возрасте он не способен понять, каким образом им манипулировали в детстве и как он теперь манипулирует своим ребенком. Это обстоятельство хорошо используют всевозможные государственные и общественные институты и в особенности тоталитарные режимы. В наш век открылись возможности для использования психологии для подчинения как отдельных людей, так и целых народов. Порой она выступает как оружие, как инструмент власти. И совершенно неважно, какими терминами это маскируется — «воспитание» или «психотерапия». Ведь за неудержимым желанием захватить власть над людьми и использовать ее в своих корыстных интересах обычно скрывается стремление не дать прорваться в сознание ощущению собственного бессилия, поэтому бесполезно взывать к морали и нравственности людей, использующих психологию во зло.

свернуть

картинка Tin-tinka

ISBN: 978-5-86375-170-2

Год издания: 2010

Язык: Русский

Тираж: 2000 экз.
Формат: 60x88/16 (~150x210 мм)

Рецензии

Всего 5
Tin-tinka

Эксперт

По моему скромному мнению :)

30 апреля 2022 г. 11:37

1K

4.5 Последствия жестокого воспитания и "черной педагогики"

Вторая прочитанная у автора книга и могу отметить, что данное произведение мне понравилось даже больше, чем Алис Миллер - Драма одарённого ребёнка и поиск собственного я
Возможно потому, что тут писательница более подробно обозначила, что именно считает неправильным воспитанием и «черной педагогикой». И действительно, читая выдержки из рекомендаций родителям или воспоминания учителей прошлых веков, понимаешь, что есть из-за чего беспокоиться психоаналитикам, да и не только им.

цитаты

Своенравие и нетерпимость — вот главные враги правильного воспитания. Как только у ребенка проявляется склонность к этим порокам, самое время дашь отпор злу, иначе оно войдет в привычку, укоренится в характере детей и окончательно испортит их.
Поэтому я советую всем, кто собирается воспитывать детей, стремиться прежде всего к изгнанию духа непослушания из них и не останавливаться до тех пор, пока эта цель не будет достигнута. Поскольку, как я уже отмечал выше, дети просто не могут осознавать причины своего поведения, охоту к своеволию у них следует отбивать чисто механическим способом. Это означает, что их нужно держать в строгости. Любые послабления здесь неуместны. Если дети хоть раз увидели, что злобой и криками могут добиться своего, они снова прибегнут к этим испытанным средствам, В конце концов, они начинают повелевать родителями и прислугой, характер у них все более ухудшается, становясь невыносимым, они становятся злыми, упрямыми, и превращают жизнь отца и матери в ад.

Если же родители не дают спуску детям и вовремя прибегают к порке, их сыновья и дочери вырастают послушными и покладистыми людьми, способными также дать хорошее воспитание своим детям. При воспитании необходим неустанный труд, итогом которого должно стать полное избавление ребенка от своенравия. Никто не должен думать, что ему удастся добиться успехов в воспитании, не устранив своенравие и нетерпимость, ибо без этого как раз невозможно заложить основы воспитанности.

Итак, борьба с этими двумя пороками — главная задача воспитания ребенка на первом году жизни. На втором и третьем году жизни, когда он уже начинает мыслить и говорить, следует расставить акценты воспитания по-другому. Однако это сделать можно будет лишь после того, как удалось побороть своенравие и нетерпимость. Наша основная обязанность — воспитать своих детей добропорядочными и добродетельными людьми. Об этом родители никогда не имеют права забывать. Они должны использовать любую возможность, чтобы воспитывать своих детей. При этом они должны четко представлять себе конечную цель воспитания — добродетельный характер своего ребенка. Поэтому родители, в первую очередь, должны привить детям любовь к порядку, т.к. без него немыслима никакая добродетель. Это можно осуществить в первые три года, опять же механическим путем. Во всем от детей следует требовать соблюдения определенного порядка. Дети должны опрятно одеваться, быть аккуратными при еде и питье, ложиться спать в положенные часы. Вообще, весь их быт должен быть упорядочен, и его ни в коем случае нельзя даже чуточку изменять в угоду их своенравию или причудам, дабы дети сразу же начали учиться жить по правилам. Упорядоченный образ жизни, бесспорно, окажет влияние на склад характера, и дети, с ранних лет привыкшие жить в соответствии с твердо установленными правилами, сочтут их вполне естественными, не зная, что без искусства воспитания здесь не обошлось.

Ребенок, привыкший повиноваться родителям, став хозяином своей судьбы, будет жить по законам разума, т.к. не знал и не узнает, что такое жить по своей воле. Можно сказать, что воспитание послушания — суть любого воспитания.

«На мой взгляд, детей никогда нельзя бить за ошибки, совершенные из-за слабости характера. Единственный порок, заслуживающий побоев, — это строптивость. Не следует бить ребенка за плохую оценку в школе, за то, что он упал на улице, по небрежности что-нибудь разбил, если он почему-либо плачет. Но если он что-нибудь делает назло, то его следует бить и за более мелкие прегрешения. Если сын назло вам не хочет учиться, если он намеренно плачет или назло вам портит какую-либо вещь, тогда бейте его и пусть он кричит: „Не надо, папа, не надо!“ Ведь столь откровенное непослушание есть не что иное, как объявление вам войны. Ваш сын хочет лишить вас власти, и вы вправе в ответ применить силу, чтобы укрепить свой авторитет, без которого ни о каком воспитании даже речи быть не может. Роль физического наказания не стоит недооценивать: оно должно убедить вашего сына в том, что отныне вы повелитель. Поэтому его нужно бить до тех пор, пока он не выполнит требуемое. Если вы отступитесь прежде этого, то дадите возможность его сердцу возликовать от ощущения победы над вами, и тогда уже даже порка не поможет, ибо ребенок будет чувствовать себя вашим господином. Стоит ему хоть раз признать себя побежденным и смириться, он никогда больше не осмелится бунтовать. Наказывая ребенка таким образом, однако, следите за тем, чтобы самим не попасть во власть гнева. Ребенок достаточно проницателен, и ваше наказание в этом случае он будет рассматривать как проявление гнева, а не как средство достижения справедливости. Так что если вы с чувствуете, что не в состоянии сдержать себя, поручите порку кому-нибудь еще, но потребуйте от него не прекращать экзекуцию до тех пор, пока ребенок не исполнит вашу волю и не придет к вам просить прощения.

В первую очередь ребенок должен полным повиновением загладить вину и всем своим поведением доказать, что готов находиться от вас в полной зависимости. Если детей воспитывать с известной долей ума, то это в дальнейшем почти избавит вас от необходимости прибегать к столь суровым мерам. Но если дети проявляют своенравие, без телесных наказаний нельзя достичь дисциплины.

Помочь здесь может только приучение к смирению. Но как можно добиться смирения? В первую очередь, конечно не словами. С помощью слов невозможно утвердить мораль, изжить аморальность; они лишь вспомогательный инструмент. Ни длинные назидательные речи, ни яростная брань, ни откровенные едкие насмешки не приведут к достижению цели. Чрезмерная назидательность скучна и действует отупляюще, а все другое способно лишь обозлить и подавить ребенка. Следует помнить, что жизнь наилучший учитель. Поэтому переполненному гордыней ребенку нужно создавать жизненные условия, дающие возможность почувствовать собственное несовершенство. Ребенку, который слишком гордится своими знаниями, следует дать задание, с которым он пока еще не может справиться, и пусть он пытается его выполнить — не нужно ему ни помогать, ни мешать; однако следует всячески пресекать его попытки решить задачу поверхностно, не докапываясь до сути. Тому, кто чрезмерно гордится своим прилежанием, не следует спускать никакой мелочи, даже пропущенного или неправильно написанного слова в домашней работе; однако важно, чтобы ученик не заподозрил вас в излишней пристрастности, не разгадал вашу цель.

«Когда я однажды спросил школьного учителя, как ему удается заставить детей слушаться, не прибегая к побоям, он ответил: я стремлюсь всем своим поведением убедить учеников в моем хорошем к ним отношении и, приводя наглядные примеры и рассказывая притчи, показываю, что от непослушания один только вред. Далее, я стараюсь поощрять наиболее послушного, наиболее усердного тем, что на уроках отдаю ему предпочтение, позволяя зачитывать вслух свое сочинение, спрашиваю чаще, чем других, прошу за меня сделать записи на доске. Таким образом я развиваю в других детях стремление к усердию, к послушанию: ведь каждому хочется, чтобы его выделяли. Провинившимся же я не даю возможности отличиться, не спрашиваю их и делаю вид, будто вообще их нет в классе, Дети воспринимают такое обращение настолько болезненно, что порой даже плачут навзрыд. Если же кто-либо окажется невосприимчив к столь мягкому наказанию, я, разумеется, бью его. Но сама подготовка к экзекуции продолжается долго, что оказывается гораздо болезненнее самих побоев. Я наказываю не тогда, когда ребенок провинился, а переношу кару на второй или даже третий день, получая тем самым целых два преимущества. Во-первых, я успеваю успокоиться и наказываю с холодной головой, и, во-вторых, провинившийся испытывает десятикратно большую боль, ибо страдает не только его спина, но и душа, терзаемая муками ожидания.

В результате ребенок, чтобы выжить в этом мире, приспосабливается к нему, запоминает внешне любезную и даже дружелюбную манеру обращения взрослых с ним. Кроме этого, наступает полное смирение и «маленьким преступником» утрачивается способность спонтанно выражать свои естественные ощущения.

«Благословенны те родители и учителя, которые благодаря правильному воспитанию своих детей добились того, что их совет воспринимается как приказ. В этом случае крайне редко приходится прибегать к наказанию, а если уж оно неизбежно, то в качестве самых строгих мер наказания можно применить лишение ребенка каких-либо приятных вещей (без которых он и так может обойтись), отказ от общения с ним, рассказ о его недостойном поведении тем людям, мнением которых ребенок дорожит и т.д. Но, к сожалению, так обстоит дело лишь в некоторых семьях. В остальных родителям приходится прибегать время от времени к более суровым наказаниям. Однако если вы хотите добиться от детей истинного послушания, наказывая их, вы должны следить за тем, чтобы выражение вашего лица и ваши слова были серьезными, но ни в коем случае не злыми и недружелюбными.

«Есть еще одно важное правило, невыполнение которого приведет к плачевным последствиям. Даже оправданные желания ребенка следует выполнять только тогда, когда ребенок находится в хорошем расположении духа или хотя бы спокоен. Никогда не следует идти у него на поводу, если он кричит или каким-либо другим образом переходит в своем поведении границу дозволенного. Даже если, например, подошло время очередного кормления, подождите, пока он успокоится, выдержите затем еще небольшую паузу и лишь после этого приступайте к кормлению. Эта небольшая пауза необходима, ибо у ребенка не должно остаться и тени сомнения в том, что криком и неблаговидным поведением он от взрослых ничего не добьется. Наоборот, благодаря такой тактике ребенок уже в младенческом возрасте научится сдерживать (впрочем, пока еще бессознательно) свои эмоции и поймет, что лишь благодаря выдержке, самопреодолению можно чего-то добиться. Положительный стереотип поведения (как, впрочем, и отрицательный) вырабатывается на удивление быстро. И если он возник, то воспитателю удалось добиться уже весьма многого, ибо выработавшаяся в детстве привычка сохранится надолго и будет определять многие аспекты дальнейшей жизни ребенка.

Моралисты и педагоги типа Шлейермахера не понимают или не желают понять, что «воспрепятствование свободной жизнедеятельности», необходимость которого ими неприкрыто признается и которое даже рассматривается как добродетель, портит детскую душу и в ней уже не прорастает любовь к ближнему. К ней можно, правда, принудить (можно и розгами), но тогда это уже будет чистейшей воды лицемерие.

Эти многочисленные цитаты я привела в своей книге для того, чтобы охарактеризовать взгляды, более или менее открыто высказываемые отнюдь не только сторонниками фашистской идеологии. Презрение к слабому, беззащитному ребенку, насилие над ним, запрет на творчество и проявление эмоций, подавление как его, так и своего подлинного Я настолько характерны для многих сфер нашей жизни, что мы теперь почти не замечаем этого. Мы все (кто-то более, кто-то менее настойчиво) стремимся как можно скорее избавиться от тех черт, которые характерны для ребенка, т.е. хотим из беспомощных, зависимых от других созданий превратиться в умных, сильных, независимых, уважаемых людей. И, если вдруг в наших детях явственно проявляются черты, свидетельствующие о внутренней силе, мы так же, как когда-то наши родители, с ними беспощадно боремся, лицемерно называя эту борьбу «процессом воспитания».

свернуть

Автор рассказывает три истории реально существовавших персон, показывает, как жестокое обращение родителей или учителей отразилось на будущей наркоманке, серийном убийце и Гитлере. Конечно, читать про известную историческую личность было интереснее всего, хотя писательница не историк, а те теории, которые она выстраивает, базируются на информации, которую, например, в книге Бригитта Хаманн - Гитлер в Вене. Портрет диктатора в юности опровергают (имеется в виду идея, что дед Гитлера был евреем). Но в любом случае интересно изучить цепочку рассуждений, которую озвучивает психоаналитик.

цитаты

Эта история объясняет мое восприятие поведения Алоиза. Однако маленький Адольф ничего не мог об этом знать и был вынужден жить в постоянном страхе. Одновременно он стремился выработать характер, загоняя это чувство, как и чувство боли, внутрь, ибо лишь таким образом он мог сохранить самоуважение; но именно это и привело позже к включению механизма отщепления и проекции.

Но неужели ребенок рождается лжецом? И разве не ложь дает ему единственный шанс выжить и сохранить остатки достоинства, имея такого отца? И разве не полная зависимость от настроения другого человека заставляла Адольфа Гитлера (да разве только его одного!) лицемерить и приносить домой плохие отметки, т.к. это позволяло почувствовать себя хоть в чем-то независимым? Не исключено, что Гитлер, описывая позднее свой открытый конфликт с отцом по вопросу о выборе профессии, задним числом несколько преувеличивал свою роль. Но произошло это вовсе не потому, что сын по природе своей был трусом», а потому, что с таким отцом вообще ничего нельзя было обсуждать.

Человек, который свистом, как собаку, подзывает к себе собственного ребенка, слишком похож на надзирателя концлагеря, и современные биографы по вполне понятной причине постеснялись упомянуть этот эпизод. Зато в их книгах прослеживается тенденция приукрашивания облика отца. Они или объясняют его жестокое обращение с детьми тем, что телесные наказания считались тогда вполне нормальным явлением, или, подобно Етцингеру, считают, что Адольф Гитлер вообще не подвергался насилию.

Он заставил немецкий народ отнестись к нему так, как мать когда-то относилась к отцу, и увидеть в нем могучего, любимого, почитаемого вождя. Гитлер, безусловно, был творческой личностью, и порой трудно избавиться от ощущения, что именно поэтому он так усиленно стремился сделать своих современников участниками грандиозного спектакля, главное действующее лицо которого — народ — должно было боготворить фюрера так, как он в свое время боготворил отца. Ведь не случайно он ввел порядок, при котором даже друг друга следовало приветствовать восклицанием «Хайль Гитлер!» Об этом до сих пор помнит каждый, кто жил в то время.

Гитлеру фактически удалось сделать жертвой своей семейной драмы весь немецкий народ. Так называемые «законы о защите чистоты расы» обязали всех немцев доказывать чистоту своего происхождения до третьего колена. Отсутствие убедительных доказательств или попытка подделать свою родословную могли повлечь за собой общественное презрение, различные унижения и, наконец, смерть. Это происходило в мирное время в государстве, гордо именовавшем себя правовым. У данного феномена нет никаких исторических аналогов. Например, в эпоху инквизиции евреи могли спасти свою жизнь, перейдя в христианскую веру. Но в «Третьем рейхе» ни лояльное поведение, ни заслуги прошлых лет не давали им ни малейшего шанса выжить. А теперь вспомним, как обращался в детстве отец с маленьким Адольфом. Разве ребенок, которого, как собаку, зовут к себе свистом, не похож на абсолютно бесправного еврея в «Третьем рейхе»? Ведь у него нет даже имени. Разве судьбу еврейского народа не определили два весьма существенных момента из биографии Гитлера?

Но как только ему удалось наделить еврейский народ отрицательными чертами, ранее присущими его отцу, он избавился от этого комплекса.

Откуда у антисемитизма вечная способность к обновлению? Понять это совсем не сложно. Евреев ненавидят отнюдь не за какие-либо только им присущие свойства. Еврейский народ ничем не отличается от других народов. Просто очень многие копят в себе заряд недозволенной ненависти и буквально горят желанием узаконить ее. Для этого как нельзя лучше подходит именно еврейский народ. Два

В одиннадцать лет Адольфа за попытку бежать из дома едва не забили до смерти. Тогда же умер его брат Эдмунд. Он был младше, а значит слабее, и не исключено, что рядом с ним Адольф чувствовал себя сильным и смелым. Теперь он лишился такой возможности. Точных фактов у меня нет, но именно в этот период он начал плохо учиться, хотя раньше отличался успехами в учебе. Кто знает, может быть этот неглупый, любознательный мальчик нашел бы другой, несравненно более гуманный способ излить накопившуюся ненависть, если бы школа сумела в гораздо большей степени удовлетворить его любопытство и жажду жизни. Но отношение к отцу Адольф перенес затем на учителей, что помешало ему приобщиться к духовным ценностям.

Я уделила такое внимание плохой успеваемости Гитлера, т.к. убеждена, что миллионы детей учатся плохо, подсознательно стремясь огорчить учителей и родителей. Но для психики ребенка такое поведение не проходит бесследно. Этим и объясняется огромное количество восторженных почитателей Гитлера. Просто у них оказалась такая же структура психики, как и у него, т.е. они были воспитаны так же, как и он. Его современные биографии свидетельствуют, что их авторы до сих пор отказывают ребенку в праве на уважение. Иоахим Фест, проделавший колоссальную работу по сбору обширного, во многом уникального материала о жизни Гитлера, не в состоянии поверить, что отец действительно причинял его герою неимоверные страдания. Он всерьез считает, что Адольф «излишне драматизировал» поведение отца. Но разве кто-то может знать о нем лучше, чем сын?

На многие абсурдные вещи мы уже просто не обращаем внимания. Например, "героическая готовность" молодых людей отправиться на войну (в самом начале жизненного пути!), погибнуть, отстаивая чужие интересы, возможно, связана с тем, что в период полового созревания ищет выхода накопившаяся с детства ненависть. Раньше они ненавидели подсознательно, а теперь можно ненавидеть врага открыто, более того, это даже поощряется. Вероятно, именно по этой причине во время Первой мировой войны столько молодых художников и поэтов добровольно ушли на фронт. Они с наслаждением слушали военные марши, сулившие им избавление от суровой родительской опеки. Героин, помимо всего прочего, выполняет аналогичную функцию, но с одной лишь разницей: разрушительную силу ненависти человек направляет против собственного тела и собственного Я.

Всеобщее ликование в момент объявления войны пробуждает надежду в душах тех, кто хочет отомстить за былые унижения и, наконец, открыто, не стесняясь, воспылать ненавистью, возвестив об этом воинственными возгласами. Там, где нельзя на эмоциональном уровне вернуться к болезненным переживаниям далеких детских лет, осмыслить их, человек пытается начать жизнь с чистого листа и, проявляя невиданную ранее активность, избавиться от трагических последствий своего прошлого. Но прошлое нельзя изменить, оно по-прежнему угнетает душу, и потому никакое агрессивное поведение, никакая лютая ненависть к врагу не избавят человека от невротических страданий, а в конечном итоге могут обернуться полным разрушением его психики, несмотря на одержанные победы.

Гитлер был готов принести в жертву целый мир, но этого оказалось недостаточно для избавления от глубоко запечатленного в душе страшного образа отца. Он по-прежнему продолжал незримо присутствовать в его спальне, ибо, даже уничтожив миллионы людей, нельзя уничтожить свое подсознание.

Вряд ли можно лучше прокомментировать легендарное гипнотическое воздействие Гитлера на массы. Если евреи представляли униженную часть его детского Я, которую он всеми средствами пытался уничтожить, то покорившийся ему немецкий народ — в данном случае его олицетворял Кубичек — воплощал в себе «прекрасную» часть его души, преклоняющуюся перед отцом и им же любимую.

Гитлер предстал перед ними человеком, не только не отвергающим нормы буржуазной морали, но напротив, готовым высоко оценить привитую им с детства привычку к повиновению, и это почти ни у кого не вызывало внутреннего протеста. Ведь он не ставил перед ними глубинных вопросов о смысле жизни, его политика не вызывала у них душевных кризисов. Более того, он дал немцам универсальное средство, позволившее совершенно легальным путем излить накопившуюся в душе едва ли не с первых дней жизни ненависть. Найдите мне того, кто этим не воспользуется! Еврей теперь оказался виновным во всем, а истинных виновников (собственных родителей-тиранов) можно было, как и прежде, идеализировать.

А сам Гитлер? И для него еврей — это беспомощный несчастный ребенок, каким он сам был когда-то. Гитлер жестоко измывался над евреями, потому что в детстве отец точно также обращался с ним. Алоиз непрерывно мучил сына, каждый день избивая его (мы помним, что в одиннадцатилетнем возрасте он чуть не забил его до смерти), поэтому и взрослый Адольф Гитлер также никак не мог успокоиться, и, уже уничтожив шесть миллионов евреев, призывал в своем завещании к полному истреблению еврейской нации.

Что творится в душе ребенка, когда он видит, как та же самая мать, которая готовит ему еду и поет прекрасные песни, замирает, словно окаменев, и ничего не предпринимает, когда отец жестоко избивает ее любимого ребенка? Какие чувства охватывают его, когда он, стиснув зубы, надеется, что она — в его глазах такая сильная и смелая — наконец придет ему на помощь? Но ничего подобного не происходит. Мать так и не решается встать на защиту своего ребенка и своим молчанием лишь демонстрирует полную солидарность с мучителем. Неужели кто-то думает, что ребенок не понимает этого? И стоит ли удивляться тому, что в итоге он, хотя и неосознанно, начинает злиться на мать? Может быть, он будет горячо любить мать (во всяком случае сознательно), но ощущение, что его унизили, предали, что над ним насмехаются и издеваются, никуда не уйдет и обязательно найдет выход, причем будет использован механизм отщепления и проекции.

Если читатель воспримет мои размышления о детстве Адольфа Гитлера как проявление чрезмерной чувствительности или даже как желание хоть как-то «оправдать» его страшные преступления, то это, разумеется, его полное право.

свернуть

Единственным минусом для меня было то, что книга весьма пристрастна, т.е. писательница подбирает случаи, которые явно укладываются в ее схему, иных же историй тут нет. Но, возможно, подобный взгляд не отражает всю действительную картину мира, ведь как к врачу попадают в основном больные люди, так и к психоаналитикам обычно обращаются те, кто нуждается в помощи. Ведь автор не наблюдает тех пациентов, которые, пережив строгие воспитание и «дрессировку» в школе, не превратились в «изломанных» людей. Более того, нельзя же отменить вообще воспитание и обучение, а в книге нет альтернатив, нет идей о том, как иначе устроить жизнь, какие компромиссы допустимы.

Но все же читать книгу было занятно, так что рекомендую ее любителям психологии.

Ещё цитаты

В свое время они утратили власть над отцом и матерью и теперь хотят обрести власть над собственными отпрысками. Ту опасность, которая исходила от их родителей и которую они успели забыть, они почувствовали вновь, но теперь в качестве источника этой опасности они рассматривают своих детей и решительно защищаются. Механизм этой защиты постоянно совершенствуется на протяжении поколений. Родители бьют детей и издеваются над ними всегда потому, что это нужно им, потому что они хотят защититься, однако общество не сомневается в том, что они делают это, поскольку желают детям добра.

Заключенный не может сопротивляться, он вынужден безропотно сносить самые страшные унижения, но зато он внутренне свободен и никто не препятствует ему в душе ненавидеть своих мучителей. Возможность осознанно переживать свои чувства, поделиться своими чувствами с товарищами по несчастью помогает ему сохранить свое подлинное Я. Такого шанса у ребенка нет. Он не вправе ненавидеть отца не только потому, что это запрещает библейская заповедь и потому, что так его с детства воспитывали; он не может ненавидеть его, поскольку боится навсегда утратить его любовь и не хочет его ненавидеть, потому что любит его. В отличие от узников концлагерей ребенок в своем мучителе видит не ненавистного, а любимого человека, и данное обстоятельство сильнейшим образом влияет на всю его последующую жизнь.

Сразу же следует отметить, что любить и баловать одновременно, по-моему, нельзя, если, конечно, понимать под любовью умение распознать и почувствовать истинные потребности ребенка. Если же родители неспособны на это, то они балуют ребенка, т.е. осыпают его ласками, всячески потворствуют ему, предоставляя блага, которые являются лишь суррогатом того, в чем он действительно нуждается и что родители не могут ему дать. Я не думаю, что у слова «баловать» есть какое-либо иное значение. Мать, балующая ребенка, лишает его любви, и это не может не сказаться на его дальнейшей жизни.

Если ребенок в детстве получил достаточно любви и внимания, то он, став взрослым, как раз не будет в такой степени, как ребенок, нуждаться в любви и поэтому не будет испытывать ярко выраженной фрустрации при ее отсутствии. Зато появление у человека склонности к наркомании или иным извращениям всегда означает, что ему чего-то не хватает и что в детстве ему многое недодали, что в детстве он страдал от недостатка материнской любви. Даже если родители и утверждают, что «любили» ребенка, это не так, и на самом деле они его баловали.

Никто уже не будет воспринимать как нечто само собой разумеющееся ситуацию, когда от ребенка требуют полного контроля над своими эмоциями и когда родители, со своей стороны, устраивают ему истерики и изливают на него свой гнев.

Если взрослый человек сумел пробиться к истокам поведения родителей и понять, какими конкретными обстоятельствами было обусловлено их жестокое обращение с ним, то со временем он без помощи священников или педагогов поймет, что физическое насилие над ним не доставляло родителям никакой радости, и что они поступали так вовсе не из желания продемонстрировать мощь или от избытка жизненных сил. Просто они не могли поступать по-другому, т.к. сами были жертвами традиционной системы воспитания.

Ведь из сказанного выше можно сделать следующий вывод: как бы мы ни любили ребенка, мы не можем быть уверены, что не причиняем ему боль, если мы сами не освободились от последствий традиционного воспитания. Но осознание этого должно вызвать у нас чувство горечи, скорби, но отнюдь не чувство вины, ибо последнее может быть спроецировано нами на ребенка, и он затем всю жизнь будет ощущать себя виноватым, неполноценным и зависимым от родителей.

Осознание различия между чувством скорби и чувством вины позволит разрушить ту стену молчания, которая возведена в нашем обществе вокруг преступлений нацистского режима. О них не хотят говорить, потому что не хотят испытывать чувство вины. Но способность искренне скорбеть прямо противоположна чувству вины. Скорбят о прошлом, которое нельзя изменить. Скорбью и чувством горечи можно поделиться с детьми, не испытывая никакого стыда (ведь все уже в прошлом). Чувство вины, напротив, вызывает стыд, поэтому часто вытесняется в подсознание или проецируется на детей. (Порой имеет место и то, и другое.)

Но причиной психических расстройств является не столько сама фрустрация, сколько запрет родителей на проявление отрицательных эмоций, которые ей вызваны, его причина — желание родителей защитить свою психическую сферу.
Поскольку практически все религии запрещают детям отвечать гневом на жестокое обращение родителей с ними, то в дальнейшем раскручивается спираль насилия, жертвой которого становятся последующие поколения.

Может быть, не стоит прилагать такие усилия для того, чтобы научиться «владеть собой?» Может быть, пресловутая «уравновешенность», в сущности, есть не что иное, как эмоциональное обнищание, а вовсе не «достоинство, высоко ценимое обществом»?

Трагизм судьбы «воспитанного» человека заключается в следующем: даже в зрелом возрасте он не способен понять, каким образом им манипулировали в детстве и как он теперь манипулирует своим ребенком. Это обстоятельство хорошо используют всевозможные государственные и общественные институты и в особенности тоталитарные режимы. В наш век открылись возможности для использования психологии для подчинения как отдельных людей, так и целых народов. Порой она выступает как оружие, как инструмент власти. И совершенно неважно, какими терминами это маскируется — «воспитание» или «психотерапия». Ведь за неудержимым желанием захватить власть над людьми и использовать ее в своих корыстных интересах обычно скрывается стремление не дать прорваться в сознание ощущению собственного бессилия, поэтому бесполезно взывать к морали и нравственности людей, использующих психологию во зло.

свернуть

картинка Tin-tinka

15 июля 2018 г. 17:04

2K

5 Уточнение.

Книга "Воспитание, насилие и покаяние" не является новой работой Алис Миллер. Текст тот же, что и "В начале было воспитание". Можно сказать, что это обнавлённая версия сохранившая текст на 99%.

Подборки

Всего 50

Похожие книги

Вы можете посоветовать похожие книги по сюжету, жанру, стилю или настроению. Предложенные вами книги другие пользователи увидят здесь, в блоке «Похожие книги». Посоветовать книгу

Популярные книги

Всего 732

Новинки книг

Всего 241