Давид Лагеркранц: «Читал, что Стиг Ларссон работал ночами напролет, и тоже стал ложиться поздно»

Автор интервью: Rachel Cooke

Лагеркранц уже числился автором главного бестселлера в истории Швеции (мемуаров футболиста Ибрагимовича), когда его попросили написать четвертый триллер в серии "Milennium" Стига Ларссона. В этом интервью он рассуждает о гнете завышенных ожиданий и трагической истории его собственной семьи.

Давид Лагеркранц, с диким взглядом и слегка трясущимися руками, ныряет к своему рабочему столу, который скрывается за причудливо изогнутой стеной прямо посередине его квартиры в Стокгольме, и возвращается, размахивая экземпляром «Dagens Nyheter», шведской газеты, чьим британским эквивалентом можно назвать «Times». «Я предоставил им свои дневники, – говорит он с придыханием, плюхаясь на диван рядом со мной. – Посмотрите, вот они, анонсируются на первой странице ежедневного выпуска». Он показывает мне обложку, где заголовок с его именем занимает большую часть верхней половины листа. После этого он открывает раздел культуры в воскресном выпуске, в котором наконец состоялась публикация дневников, и быстро пролистывает страницы. Один, два, три... Его фотография мелькает на всех них. Четыре, пять, шесть... Изображение продолжает повторяться. Семь, восемь...

«Им выделили больше девяти страниц. Честно говоря, в Швеции ни один человек раньше не удостаивался такой чести только за то, что написал книгу. Вообще никогда. Это какое-то безумие. На самом деле, я слегка смущен. Как же мировой терроризм? Что у нас с Палестиной? Люди будут злиться, потому что есть немало блестящих авторов, пишущих романы, и они получат всего лишь обзор [следует еще одно бешеное перелистывание страниц]... Вот этот еще большой». Он указывает на крошечную заметку без иллюстраций. На фоне огромного текста Лагеркранца она выглядит жалкой и одинокой.

Сам он настаивает на том, что не был готов к такому интересу к своей персоне. Когда он и наследники Стига Ларссона в сентябре 2013 года договорились о том, что Лагеркранц напишет четвертый роман в серии, начатой Девушкой с татуировкой дракона (Ларссон, если вы вдруг прибыли к нам с другой планеты, умер от сердечного приступа в возрасте 50 лет в 2004 году, еще до того, как его трилогия бестселлеров была опубликована), половина его надеялась, что это вообще никого не будет волновать. «Я думал, может, они просто прозевают эту новость. Но потом, в декабре мы сообщили о ней миру, и мир буквально взорвался. В Швеции каждая газета посвятила нам передовицу. С ума сойти».

За две недели до публикации своего романа Девушка, которая застряла в паутине он уже раздал столько интервью, что чувствует себя, «как Джулия Робертс в «Ноттинг Хилл» – и это еще не всё. Дрожит ли он при мысли о том, что скажут критики по поводу его попытки вдохнуть новую жизнь в Лисбет Саландер, необычного ангела-мстителя? Он усмехается. «Я невротик, и, конечно, меня это беспокоит, – говорит он. – Но я усердно работал, и сделал все возможное. А еще я слышал хорошие отзывы от своих переводчиков, поэтому чувствую себя слегка успокоенным. Моя жена нервничает куда больше меня. Она задается вопросом, как я собираюсь со всем этим справиться. А я просто планирую провести несколько недель вдали от дома».

Безусловно, книга Лагеркранца является лакомым кусочком для критиков: одних только данных о предварительных заказах, как он говорит, достаточно, чтобы потрясти самые скептические умы. Но что дальше будут делать фанаты серии? Прочитав книгу – быстро и по долгу службы, – я бы сказала, что она так же хороша, или так же плоха, как и произведения самого Ларссона (в зависимости от того, как вы сами воспринимали предыдущие произведения). В начале романа мы понимаем, что Лисбет, маргинальный хакер, и Микаэль Блумквист, журналист левацких взглядов и борец за справедливость, какое-то время вообще не виделись. Блумквист связался со шведским ученым, профессором Бальдером, у которого есть ужасная история, что он хочет опубликовать. В то же время Бальдер общается и с Саландер, которая пытается взломать сайт Агентства национальной безопасности США. Она, в свою очередь, теперь является целью Пауков, банды кибер-преступников.

А вот дальше дела идут куда хуже. На самом деле, единственное, что выдает в авторе «Девушки, которая застряла в паутине» самозванца-подражателя, это меньшая жестокость, в сравнении с оригинальными книгами. Было ли это намеренно? Лагеркранц, который выглядит одновременно и смущенным, и испуганным, издает своеобразный писк. «О, я очень плохо отношусь к насилию в реальной жизни. Просто не могу его выносить. И мне так надоели криминальные романы, в которых насилие хлещет через край. Я так не могу. В этом просто нет необходимости. Вы не должны были такое говорить. Кому-то, чтобы увлечься книгой, нужно чувствовать страх и нездоровое возбуждение. А мне больше нравятся интеллектуальные триллеры. Я смастерил головоломку, сложный пазл. Мне нужно оставаться верным традициям, заложенным Ларссоном, но я также должен оставаться верным и себе самому».

Лагеркранц, 52-летний журналист, ставший самым известным в Швеции романистом после того, как написал неоднозначную автобиографию футболиста Златана Ибрагимовича (Я - Златан), провернул свой последний финт, сменив агента. «Мой новый агент представляла интересы наследников Ларссона. Мы с ней как-то прекрасно пообедали, распили по бокалу вина, и она сама обратилась ко мне с этой идеей. В то время я писал любовный роман, но он мне слегка поднадоел. Как говорит моя жена, когда я вкладываю в героев частичку себя, они всегда выходят слишком депрессивными. Я отношусь к авторам, которые любят четкие задания, которым нужны предложения, идеи, о каких они бы сами никогда не подумали – тогда в моей необычной голове рождается нечто стоящее. Пусть другие люди решают, хороший я писатель или нет, зато у меня есть возможность писать в разных стилях. Моя сестра [Марика Лагеркранц] – известная актриса, и когда я был молод, то мечтал стать таким же, как она. Актер-писатель, примеряющий на себя разные роли: вот что я такое».

Тем не менее, на предложение он клюнул не сразу. Подумав, что его агент сошла с ума, он укрылся на своем семейном острове в Финском архипелаге, где у него есть лодка, с которой он любит возиться. Когда же он сменил гнев на милость? Только после встречи с представителями издателей Ларссона, "Norstedts". «Тогда я понял, что это всё по-настоящему, и меня залихорадило. Никогда раньше не чувствовал ничего подобного. Я подумал: «Я хочу это сделать». Блумквист немного похож на меня. Он тоже репортер, только, возможно, чуть более успешный, чем я. А Саландер… Ну, вы же знаете, я написал роман об Алане Тьюринге [британский дешифровщик, взломавший «Энигму»]. Как автора меня всегда привлекали гениальные, странные люди».

Он подготовил синопсис своего сюжета – что самое интересное, сначала от лица одаренного ребенка, который стал свидетелем кое-чего ужасного и не смог об этом никому сообщить, – перевел и отправил его издателю, публиковавшему трилогию «Миллениум» в США, а также её британскому издателю. Как только оба они его прочитали – а ставки в этой игре были очень высоки, ведь к тому моменту по всему миру было продано 80 млн. экземпляров книг-оригиналов, – Лагеркранца благословили на то, чтобы продолжить дело Ларссона. «Когда я начал писать, то постарался стать похожим на него. Прочитал, что он работал ночами напролет, и сам стал ложиться поздно. К сожалению, я ведь не тот тип писателя. Я испугался. Я был в ужасе. Какой позор, что будет, если я напишу плохую книгу. Так что поначалу дело шло очень медленно. Ужасаться своей участи, впрочем, не так уж и плохо. Этот страх может заставить тебя работать, придаст тебе энергию, как если бы вы были журналистом, у которого до дедлайна осталось всего 10 минут».

Он знал, что самое главное – это не испортить характер Лисбет, который Ларссон прописал очень четко. Но вот с Блумквистом, который кажется достаточно расплывчатым персонажем, он чувствовал гораздо большую свободу: «Его главное назначение – служить политкорректным контрастом такого бунтаря, как Лисбет. В первой книге с ним происходят ужасные вещи, а с него как с гуся вода. Я понял, что с ним мне будет работать легче».

Написание романа отняло у Лагеркранца чуть больше года, которые он провел в условиях строжайшей секретности. Он показывает, что у него на столе стоят сразу два компьютера. Один имеет выход в Интернет, другой - нет, и именно на последнем он печатал свой роман. «Я чувствовал себя настоящей Лисбет Саландер. У нас были специальные кодовые слова, и мы ничего не писали друг другу по электронной почте. Даже мой редактор работал на компьютере, не подключенном к Сети. После того, как миру стало известно, что я пишу книгу, меня легко могли «хакнуть». Поэтому мы решили избегать любых рисков».

О Лисбет и Блумквисте он думал постоянно. Подобно им и человеку, который их придумал, Лагеркранц живет в Сёдермальм, богемной части города, которая раньше служила пристанищем рабочему классу, а теперь всё больше и больше облагораживается. Благодаря этому персонажи не покидали его голову, даже когда он выходил из квартиры. «Я, конечно, не видел их на улицах, но, думаю, был слегка не в себе». Только вручив первые 100 страниц романа редакторам, он наконец успокоился. «Конечно, они все нервничали. Но стоило им прочитать хоть что-то, как мы все смогли поверить в эту книгу».

Лагеркранц – не первый автор, сумевший прибрать к своим рукам знаменитую франшизу. Наследники Йена Флеминга дали согласие на целую серию новых романов о Джеймсе Бонде (авторства Уильяма Бойда, Себастьяна Фолкса и Энтони Горовица), а в Лондоне он недавно встречался с Софи Ханна, автором, уполномоченным на продолжение расследований Пуаро. Его проект, однако, не обошелся без скандала. После смерти Ларссона его гражданская супруга, прожившая с ним последние 32 года, Ева Габриэльсон, обнаружила, что поскольку они не были женаты, а писатель умер, не оставив завещания, то она, в соответствии со шведскими законами, не имеет права наследовать его имущество. Вместо неё, всё перешло к отцу Ларссона Эрланду и его брату Иоакиму. Габриэльсон, которая при помощи адвоката вот уже несколько лет борется с другими наследниками за признание своих прав (в основном безуспешно), никогда не принимала его взгляд на работы Ларссона. Она ненавидит переводы романов на английский язык; издатель, как она утверждает, отвратительно приукрасил оригинальные диалоги. Естественно, что она воспринимает работу Лагеркранца едва ли не как попытку разграбить могилу автора. «Это просто бизнес, – сказала она журналисту в последнем интервью. – Всего лишь вопрос денег».

Лагеркранц делает грустное лицо (его естественное выражение, кстати, это лихорадочно блуждающая по лицу улыбка). «Наследники передают всю прибыль «Экспо» (Expo), [антифашистскому] журналу, который основал Ларссон. Это прекрасно. Вы знаете, во времена Стига Ларссона, крайне правые представляли собой небольшую группу «городских сумасшедших». Но он видел, к чему всё идет. Теперь они в парламенте, да боже ж мой! Так что сейчас его работа даже более важна, и каждый пенни на этот счет поможет бороться с расизмом и исследовать всякие грязные делишки. "Norstedts", конечно, зарабатывает деньги, но это хорошее издательство; оно публиковало и Нобелевских лауреатов. Знаете, если бы у меня были какие-то моральные проблемы по этому поводу, я бы не стал этим заниматься».

«Самое печальное для меня – это Ева Габриэльсон. Мне жаль, что моя работа делает её несчастной или вызывает гнев, или что там у неё, но она всего лишь один человек, а читателей – миллионы. Я её понимаю. Грустная ситуация. Я знаю, что она на меня сердится, но я глубоко её уважаю». Неужели он встречался с ней лично? «Нет. Я никогда не видел ни Стига Ларссона, ни её. Это странно. Я ведь даже не знаю его настоящего имени. Никто из нас его не знает, ведь он использовал псевдоним». (Из-за того, что Ларссон занимался разоблачениями крайне правых политиков, на его жизнь серьезно покушались как минимум один раз, и он позаботился, чтобы скрыть свое местонахождение и личные данные).

Верит ли Лагеркранц, что Швеция изменилась? Я рассказываю ему, что мы у себя в Британии буквально одержимы их криминальными романами (Хеннинг Манкель, Камилла Лэкберг, Карин Альвтеген и прочими), а также сериалами, вроде «Мост» (The Bridge), в которых ужасные вещи случаются в холодном Мальме с пугающей регулярностью. Большинство из нас все еще думают о его стране, как о месте, где у всех всё одинаково и в каждой квартире стоит хотя бы один предмет мебели родом из середины века (что, кстати, вполне относится к его жилищу). Он смеется.

«Нуар пришел к нам из старой Швеции, – говорит он. – Думаю, когда наше общество было действительно безопасным, мы, возможно, мечтали о неких темных делах и угрозах. Но сейчас Швеция меняется, и очень быстро. Особенно это ощущают на себе женщины. Мы знаем это от знакомых, которые уехали жить в Великобританию и вернулись обратно спустя 40 лет. Богатые становятся только богаче, а бедные – еще беднее. Есть две стороны Швеции. Политкорректная её часть очень красива. Но всё больше людей ощущают страх, и они ненавидят [интеллектуальную] элиту, которая говорит, что нам следует заботиться о бедных и всяких меньшинствах. Это только больше раскалывает общество. Напряжение растет. Как и зависть».

Неужели его беспокоит возможность экстремизма?
«Да, причем, как с правой, так и с левой стороны».

Он немало узнал об этой пропасти между различными слоями населения, пока писал за Ибрагимовича его автобиографию «Я – Златан». Известный футболист, сын боснийца-мусульманина и хорватки-католички, вырос в печально известном районе Мальме, который можно назвать настоящим гетто. «Ему было 20, когда он впервые увидел телевизор, – говорит Лагеркранц. – Он жил в другом мире, словно в изолированном пузыре. Люди должны помнить, что на каждого Златана Ибрагимовича приходится 10 000 других людей, которых мы сами уничтожили только потому, что они не вписываются в наше общество».

Сделав отчуждение футболиста главным стержнем своей книги, Лагеркранц понял, что у него не было другой возможности вытащить историю из болота унылых футбольных автобиографий. «Те, что я просмотрел до того, как начал писать, были худшими книгами из всех, что я когда-либо читал. Они на самом деле были просто нечитаемыми. Я сказал Златану: «Мы собираемся написать её, как роман». К счастью, он понял. Тогда я стал читать писателей, использующих городской слэнг, вроде Ирвина Уэлша, и это помогло мне сделать книгу более реалистичной».

На репутацию Ибрагимовича – до этого за ним закрепилась репутация яростного и неуправляемого хама, которого пресса даже обвиняла в анти-шведском поведении, желая видеть звезду футбола более вежливым – книга повлияла самым кардинальным образом. Но она также оказала огромное влияние и на культуру в целом (и до сих пор остается главным бестселлером в истории Швеции). «Не считая моей семьи, это самое прекрасное, что со мной когда-либо случалось, – говорит Лагеркранц. – Книга заставила читать всё молодое поколение. Все эти дети из пригородов, которые никогда даже близко не подходили к библиотеке, начали её читать. Теперь она изучается в школах. Она есть во всех хрестоматиях. Теперь это классика».

Вряд ли он и Ибрагимович могли бы больше отличаться друг от друга по происхождению, и, похоже, это помогло проекту: Лагеркранц изо всех сил пытался влезть в голову к своему герою. Но работа биографом скандального футболиста могла, пожалуй, заставить его чувствовать себя неуютно. Что, в конце концов, сказал бы по этому поводу его покойный отец?
«Семья Лагеркранц очень известна в Швеции», – неуверенно мямлит писатель.

Что он имеет в виду под известностью? Означает ли это богатство и успех?
«Да. И очень большой успех. В нашей семье немало успешных людей, но в ней также много душевно больных и самоубийц». Отец Лагеркранца, Улоф, который умер в 2002 году, был редактором «Dagens Nyheter» в 60-х и 70-х годах, а также известным исследователем Данте, Стриндберга и Джойса. «Трудно сейчас себе представить, насколько влиятелен был тогда он сам и его газета. Пока мы росли, в нашем доме всегда появлялись знаменитые авторы. Эти бесконечные званые ужины… Моя бедная мать. Вам не кажется, что постоянно организовывать званые ужины, это большой труд? Я от них так уставал…».

Бабушка Лагеркранца по отцовской линии была графиней и перенесла лоботомию. Двое из братьев отца покончили жизнь самоубийством. «Моя сестра говорила – возможно, что несправедливо, поскольку мой отец воспринимал многое слишком остро – что он передал нам по наследству непростой выбор: либо стать гением, либо сойти с ума. Так что мы не могли вырасти посредственностями. Посредственность в нашей семье была величайшим грехом. Отец написал книгу о своей семье [Min Första Krets], где описал их страдания с таким уважением, что едва не превратил их в библейских мучеников. Я вырос с мыслью, что страдания придали нашей семье налет благородства, хотя это же самое благородство меня учили презирать. Я никогда не видел отца таким злым, как в тот момент, когда он встречал необразованных людей из высшего класса и с правыми взглядами. Таких он ненавидел. Как и его друг Улоф Пальме [шведский премьер-министр, который был убит в 1986 году], он хотя и принадлежал к высшему классу, но придерживался левых взглядов. За это его многие презирали. У нас есть такое прозвище – «красный коммунист». Вот им-то его обычно и называли».

Не овладевало ли Лагеркранцем семейное стремление сойти с ума?
«Да. Когда я был в депрессии, то ощущал, что могу пойти другим путем Лагеркранцев. Возможно, кому-то это покажется вмешательством в личную жизнь, но в Швеции об этом знает каждый. Мне даже дали аванс, чтобы я написал об этом книгу. Придется все-таки начать в ближайшее время, иначе придется возвращать деньги».

Именно благодаря писателям, которые посещали их дом, когда Лагеркранц был еще мальчиком, он сам захотел стать одним из них. «Неловко, конечно, но я больше хотел стать похожим на них, чем научиться писать книги».

А что с отцом? Не сыграл ли и он свою роль?
«О, я его просто боготворил. Будь у вас такой отец, вы чувствовали бы то же самое. Но я почти сразу понял, что не могу пойти по его стопам и писать литературные эссе или статьи для «Dagens Nyheter». Это выглядело бы жалко. Так что я выбрал другой путь. Стал репортером криминальной хроники».

После окончания университета и школы журналистики он пошел работать в вечернюю газету. «Понимал, что это не мое. Но должен был делать хоть что-то». С тех пор его разрывают внутренние противоречия. «Коммерческие вопросы для меня – грязное дело. Отец презирал тех, кто пишет только ради того, чтобы заработать. Если кто-то хочет меня по-настоящему обидеть, может просто сказать, что я делаю что-то ради денег. Но мне ведь также хочется, чтобы меня читали». Внезапно он выглядит очень измученным. «Иногда я даже пишу на бумаге: «Что бы об этом подумал твой отец?».

Напишет ли он еще одну книгу о Саландер и Блумквисте? «Я не знаю. Мы обсуждаем этот вопрос. Я получаю заманчивые предложения от издателей буквально раз в неделю, и, возможно, мне нравится делать что-то новое, чувствуя себя при этом не вполне уверенно. Думаю, я к этому пристрастился».

Он не говорит, что бы его отец подумал про «Девушку, которая застряла в паутине», но он точно знает, к какой категории тот бы отнес её автора. «У него была собственная концепция по поводу писателей. Он делил их на ежей и лис. Ежи могут только одно: раз за разом выставлять колючки в разные стороны. Очень часто уважаемые авторы делают то же самое: пишут одинаковые книги снова и снова. Лиса, напротив, умеет делать многое». Он усмехается и пытается бросить на меня взгляд исподтишка, что ему не удается. «Я в большей степени лиса».

Перевод: Count_in_Law
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ