Наедине с автором: Махаммад-Реза Байрами

Махаммад-Реза Байрами - известный иранский прозаик, автор 13 эпических романов, председатель иранского литературного общества «Ханае дастан», лауреат литературных премий «Золотой медведь» (Германия) и «Синяя кобра» (Швейцария), а также международной Евразийской литературной премии. В России недавно был издан его роман «Жертвы заветного сада» .

Что побуждает вас выбирать такие тревожные темы и драматические события новейшей истории Ирана – революцию, ирано-иракской войну?

Я был солдатом и воевал в жутких условиях и опасных точках. По идее, я должен был попасть в плен к иракцам, когда их войска начали широкомасштабное наступление уже в последние дни войны, но мне удалось вырваться из оцепления. Этот случай подробно описан в моих мемуарах «Последние семь дней». Отдельные исторические факты, такие, как например, судьба демократической партии Азербайджана, запечатлены в коллективном сознании всех нас. Естественно, я испытал на себе влияние тех событий, живя бок о бок с этим народом.

Ваш новый роман «Жертвы заветного сада» посвящен трагической судьбе Азербайджанской демократической республики, существовавшей на севере Ирана в 1945-45 гг. Как вы строили свое повествование?

Семь — число удивительное. Не буду вдаваться в метафизические аспекты, скажу лишь, что даже в легендах оно встречается очень часто. Это и эволюция человека в семь дней, и «Семь подвигов Рустама» (легендарный герой персидского народного эпоса, одна из центральных фигур поэмы Фирдоуси «Шахнаме»), и «Семь городов любви» (философский образ, используемый великим персидским поэтом-суфием Фарид ад-Дином Аттаром в его поэме «Язык птиц»)… Не меньшее удивление вызывают и последние семь дней ирано-иракской войны, о которых я уже сказал. Что касается романа «Жертвы заветного сада», то и здесь есть важная «семёрка»: семь дней, в течение которых граница в Джульфе, Астаре, Ардебиле и других местах открыта и у членов партии есть шанс сбежать. В эти семь дней происходит много драматических событий. Естественно, я не мог не написать о них. Автор всегда старается выбрать всё самое лучшее. Как мне кажется, мне удалось, руководствуясь этим принципом, создать самый «жестокий» роман в истории персидской литературы. Но жестокость такой, какая она есть, показана только в сценах, основанных на реальных событиях расстрела офицеров, во всех остальных местах я постарался «сгладить острые углы».

Использовали ли вы архивные материалы, личные воспоминания участников событий, тех, кто мог рассказать, как это было?

Наверное, свидетелем, с которым я больше всего хотел наладить связь, был Балакиши — муж моей тёти. После распада СССР и, соответственно, падения «железного занавеса» он вернулся в родное село спустя полвека. История его ухода из дома поразительна. Он ушел за своими лошадьми. Правда это или вымысел, но партийцы, когда стали отступать, забрали его коней, уверяя, что вернут их, как только доберутся до границы. Балакиши пошел с ними, но вернулся через 50 лет!

Но, конечно, главным образом я использовал письменные свидетельства. Прочитал много аналитической литературы. Часто обращался к книге профессора Джамиля Гасанлы «СССР — Иран: Азербайджанский кризис и начало холодной войны (1941—1946 гг.)». Проштудировал архивные материалы и историческую литературу, посвященную данному периоду. Но в основу романа легли детские воспоминания моей матери. Воспоминания эти сопровождали меня всю жизнь. Это душераздирающая история человека, слова которого рефреном повторяются в течение всего повествования: «Я сгорел! О Боже, я горю…».

Насколько хорошо читатель должен знать историю Ирана, чтобы понять этот ваш роман?

Мне кажется, что роман «Жертвы заветного сада» может быть ближе и понятнее российскому читателю, чем другие мои произведения. Ведь он в меньшей степени построен на моих личных переживаниях и в большей – на исторически достоверной, документальной основе. Эти события известны, тогдашний премьер-министр Ирана встречался со Сталиным и уговорил его отказаться от поддержки Азербайджанской демократической республики в обмен на обещание доступа к нефтяным месторождениям на севере Ирана. И кстати, обещание это выполнено не было… Вроде бы даже существует документальный фильм об этой встрече. Но жертвой политиков стали простые люди. Мой главный герой – простой продавец картошки, но у него голос хороший, и вот он попадает на радио, где вдохновенно читает революционные стихи. А потом гибнет. Балаш — это человек, которого убивают и тело которого расчленяют. И теперь душа его пытается собрать воедино части своего тела, быть может, это принесет ему покой.

У вашего героя есть реальный прототип, или это собирательный образ?

Несколько лет назад на каком-то сайте я прочитал, будто бы Балаш — это д-р Балаш Азероглу, азербайджанский поэт и общественный деятель, который после падения Азербайджанской Демократической республики эмигрировал в СССР. Это ни в коем случае не так. Балаш — это я. Вернее, Балаш — это мы, деятели искусства, ставшие жертвой политических интриг. Политики, как всегда, выходят сухими из воды, а люди вроде Балаша гибнут. Балаш — абсолютно вымышленный персонаж, но, например, ночной переход через заснеженный перевал, покупка лошади и множество других эпизодов — это то, что происходило в действительности.

А как появился образ сада, давшего название книге?

Неподалеку от Баку есть место под названием Мердекан, которое местные жители называют «зеленым садом», там собрались те, кто во время разгрома республики успел перейти советскую границу. Возможно, они рассчитывали не просто переждать грозу в этом заветном убежище, но и надеялись на эффективную помощь, но не получили ее. У нас в Иране есть поговорка «показать зеленые ворота», означающая заманить ложными обещаниями... Некоторые из спасшихся были потом сосланы в Сибирь, так и не поняв, за что с ними так обошлись.

Вас называют писателем, который с особой любовью и тщательностью описывает деревенский быт – чем вас привлекает эта тема?

Я родился в деревне и всегда любил её. Даже сейчас мечтаю о жизни в деревне. Каждое лето пытаюсь что-то предпринять в этом направлении. Городская жизнь изменила даже деревенский быт, теперь от деревни осталась одна природа. Всё чаще можно встретить горожан, приезжающих туда на дачу. Хлеб в домах уже не пекут; вместо лошадей и верблюдов — припаркованные у ворот машины. Рассказы о том, чего мы лишились, порой притягательны, и это не всегда просто ностальгия. Но, как бы там ни было, я считаю, что «место» — это только фактор, опираясь лишь на который, нельзя создать что-либо значимое или добиться чего-нибудь стоящего. Существуют и другие факторы, которые тоже надо учитывать.

Как вам кажется, почему ваши книги оказались востребованы в Европе и удостоены столь престижных премий?

Думаю, одна из причин — это «локальность» «Сабаланских рассказов». Я не смог поехать в Швейцарию, когда рассказы получили первую премию, но приехал в Берн для получения уже второй. Из отзывов членов жюри я понял, что особенно важным для них было знакомство с чужой культурой, когда произведение кроме своей литературной ценности представляет интерес ещё и тем, что повествует о чем-то новом для них, о том, чего у них нет.