«Я нищ, не купил ни землю, ни дом...» 20% нобелевки Бунин роздал писателям

Автор статьи: Константин Кудряшов

145 лет назад, 22 октября 1870 г., в старинной дворянской семье у ветерана Севастопольской обороны 1854-1855 гг., а ныне орловского помещика, родился третий сын. Ему предстояло стать первым. Первым русским писателем - лауреа­том Нобелевской премии. Кто он? Иван Бунин.

Сам Иван Алексеевич такой заход к теме, скорее всего, не признал бы. «Рождение никак не есть моё начало. Моё начало в той непостижимой для меня тьме, в моих дедах, прадедах, пращурах...» Все его автобиографии вообще начинаются чересчур пафосно: «Бунины происходят от Симеона Бутковского, мужа знатного, выехавшего в XV в. из Польши к Великому князю Василию Васильевичу... Всё сие доказывается бумагами о внесении рода Буниных в родословную книгу в VI часть в древнее дворянство».

Резкость таланта
Впрочем, Иван Алексеевич обладал отменным чувством юмора - умел сыграть на понижение и весь пафос сбить. «Наш род значится в VI книге. Но как-то гулял я по Одессе и натк­нулся на вывеску «Пекарня Сруля Бунина». Каково!»

«Только бы ему было сладостно на душе». Как жена Бунина терпела его измены

Юмор этот весьма неожиданный: ведь Бунин для нас - прежде всего тонкость, стиль, величавость, сумрачное вдохновение, меланхолия. Сборнику «Тёмные аллеи» приписывали даже порочность и извращённое любование смертью. Насчёт первого - вопрос более чем спорный, а вот второе имеет под собой основу. Из 40 рассказов, входящих в цикл, 13 (то есть ровно треть) завершаются гибелью героя. Формальные причины разные - смерть на войне, убийство, самоубийство, болезнь. Но истинная причина одна - любовь. Смерть героев самого нашумевшего произведения Бунина является следст­вием любви греховной, страсти и измены. Либо приходит в момент обретения высшего счастья настоящей, светлой и чистой любви, что только добавляет трагизма. Такого автора трудно заподозрить в обладании чувством юмора. К тому же изысканный язык Бунина, о котором современники говорили только в превосходной степени: «Это не только великое слово, это и особое слово, без которого мир был бы беднее, как-то более плоским...»

А о том, какое слово особенно уважал сам писатель, следует спросить у знакомых и близких друзей Ивана Алексеевича. Вот он в присутствии писателя Бориса Зайцева просматривает корректуру очередного переиздания своей знаменитой «Деревни» и негодует на собственное несовершенст­во: «Писатель с мировым именем, и вдруг написал такое г...!» Вот Зайцев потчует его домашним вином. Бунин благодарит своеобразно: «Винцо хоть и своё, а всё-таки изрядное г...!» А вот Бунин рассказывает писателю Георгию Адамовичу о своей встрече с Толстым, перед которым преклонялся до конца дней: «Быстрый, страшный, со своими страшными, серыми, глубоко запавшими глазами... Я даже чуть не обо...лся!»

В последней фразе - весь Бунин. Таким его увидела проницательная мемуаристка, княжна Зинаида Шаховская: «Академизм прекрасно уживался в нём с простонародной зоркостью, а высокий стиль - с крепким чернозёмным словом». Действительно, испугаться до медвежьей болезни могут многие, но описать «мудрого старца» Толстого как быстрого и страшного - только Бунин.

Странно, что многие критики, в том числе и соратники по цеху, ему в умении владеть словом отказывали. Хлебников, Гумилёв, Есенин, Маяковский, Набоков, Ахматова - все сходились в одном. Нехотя признавая «кое-какую ценность» Бунина как прозаика, поэтом его не считали. Тем не менее не стеснялись черпать вдохновение и даже заимствовать у него некоторые поэтические приёмы. Проведём эксперимент?

Бобэоби пелись губы...
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Томагаук, Поггэвогон,
Рукавицы, Минджикэвон...

Что это? Классическая «заумь» футуристов? Отчасти. Первые две строки - Велимир Хлебников, знаменитое стихотворение «Лицо», 1911 г. Последние две - Иван Бунин. Не менее знаменитый перевод «Песни о Гайавате», основанной на легендах индейцев, 1896 г. Оказывается, Хлебников существенную часть своей «звукописи» нашёл именно в индейской экзотике бунинского перевода.

Реванш
А ведь это ранний Бунин. Тех ещё лет, когда его вообще не принимали всерьёз. Восхождение даже не к славе - к признанию - было долгим. И неприятным. «Разумеется, ему недостаёт крупного дарования» - этот отзыв на сборник «Листопад», 1901 г., стал своего рода общим местом в рассуждениях о даровании Бунина. «Целых тридцать лет он копил в себе силы для стремительного прыжка, - писал Ходасевич. - Это были годы усиленного, тягостного труда».

О том, что такое литературный труд, сказано до того много, что само понятие подверглось инфляции. Ну да, трудно. Сам Бунин же об этом упомянул как бы случайно, но удивительно точно. Со своей женой Верой они пошли на море. И Иван Алексеевич устало произнёс: «Боже, как хорошо! И никогда мы, несчастные писаки, не сможем этим бескорыстно наслаждаться! Вечно нужно запоминать то или другое, чувст­вовать, что надо извлечь из него какую-то пользу».

Польза размером в 800 тысяч франков была извлечена только в 1933 г., когда Бунину дали Нобелевскую премию. Формулировка в отличие от нынешних, жалких и нелепых, по-бунински точна: «Строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы». Часто говорят, что он распорядился ею неправильно - деньги, дескать, растаяли в его руках. Возможно. 120 тысяч франков Бунин выделил в помощь нуждающимся литераторам. Остальные же средства... «Я нищ, не купил ни землю, ни дом...» - писал Иван Алексеевич о судьбе нобелевского чека. Перед самой войной он приобрёл мощный радиоприёмник. И в 1941-1945 гг. постоянно слушал Москву. А уже после Победы сказал Константину Симонову: «Вы должны знать, что 22 июня 1941 г. я, написавший всё, что писал до этого, в том числе антисоветские «Окаянные дни», я по отношению к тем, кто ныне правит Россией, навсегда вложил шпагу в ножны».